Потерянный среди домов - Дэвид Гилмор

Наконец я добрался до ограды – высоких деревянных кольев, вполне подходящих для того, чтобы сдерживать варваров. Я проследовал вдоль них, пока не добрался до ворот. Они были наглухо закрыты морозом. Мне пришлось стукнуть по ним несколько раз, пока они немного приоткрылись. Я шагнул наружу, под уличные фонари, прокрался через Форест-Хилл-роуд, мимо того дома, где черноволосая девушка позволила себя тискать, и побежал вдоль Фрайбрука. В конце улицы, примерно в сотне ярдов, была игровая площадка Епископской школы. Я направился туда. Я не обращал внимания на замерзшие ноги. Повернув на Уоррен-роуд, я пробежал вдоль игровой площадки и повернул на подъездную дорожку, где маленьких пиздюшек забирали родители. Перешел через нее и слегка толкнул окно. Перегнувшись через перила, я поймал отражение луны. Окно открылось. Я распахнул его шире, оглянулся, сначала засунул в него голову, а потом приземлился на пол, словно тюк грязного белья. Несмотря на темноту, было ясно, что это – классная комната, в ней пахло пылью, мелом и деревом, из которого были сделаны столы. И чем-то еще. Чем-то другим. Я по дошел к двери, выглянул наружу. Точно, в конце большого темного коридора был красный знак выхода. Дурак и тот не смог бы заблудиться. Так что я вернулся в классную комнату, снял туфли, вытряхнул снег, надел их снова, а потом уж двинулся по коридору, держась очень близко к стене. Я услышал «тик», потом еще «тик», должно быть, здесь такие же траханые часы, как у нас в Верхней Канаде. Я посмотрел наверх. Точно, там они и были. Где-то половина первого. Я дошел до конца коридора и начал подниматься по лестнице. Очень осторожно. Поднявшись на несколько ступенек, я прислушался, потом еще несколько ступенек – опять остановка, сердце колотилось. Я почувствовал, как изменился воздух, здесь он пах по-другому, телами спящих девочек. Так, как пахла спальня Скарлет, только во сто раз сильнее.

Я дошел до третьего этажа и двинулся по коридору. Паркет скрипел, я хочу сказать, это было словно пронзительный визг, когда я ступал на половицу. Я вжался спиной в стену и на цыпочках проделал весь путь по коридору, пока не добрался до комнаты с красной карточкой. Я открыл дверь и услышал, как зашевелились простыни. Я закрыл за собой дверь.

– Это ты? – прошептала она. – Не думала, что ты придешь. Думала, струсишь.

Я пробрался через комнату и сел на край кровати. На мгновение наступила абсолютная тишина. Часы в холле затикали снова.

– Странно, а? – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?

– Быть здесь.

– Очень.

– Тут хорошо пахнет.

– Да?

– Мне нравится, как пахнут комнаты девушек.

– Должно быть, у тебя чувствительный нос. Для меня нет разницы.

Она замолчала, и я посмотрел в окно. В дальнем конце игровой площадки горел желтый свет.

– Кто там живет? – спросил я.

– Где?

Я взял ее руку и показал в окно.

– Там, в том маленьком домике.

– Ах там. Садовник. Он пьет. Мы туда не ходим, когда становится темно. – Она опустила руку, рука была под моей, она ее не убирала. – Ты еще злишься на меня? – спросила она.

– Я никогда на тебя не злился.

– А должен был.

– Но я не злился.

– Честно?

– Честно.

– Не верю.

Снова тишина.

– Я едва тебя вижу, – сказала она. – А ты меня?

– Вроде того.

– Я отрастила волосы.

– Это я вижу.

– Похоже на французскую прическу?

– Да.

– Хотя в пансионе это без разницы. Все равно ни с кем не видишься. К концу семестра девочки надевают толстые рейтузы. А еще здесь кормят картошкой. Просто как в тюрьме.

И в этот момент где-то в коридоре открылась дверь и пара голых ног, это можно было сказать по звуку, зашлепала в нашем направлении. Паркет заскрипел снова.

– Видишь, что я имею в виду? – прошептала Скарлет. – Настоящий курятник.

– Но почему они ходят в ванную?

– Вероятно, чтобы вымыть руки. Они не любят запах этого.

– Запах чего?

– Ты знаешь.

– О, это.

– Некоторые парни встают сразу после этого и идут мыть руки. Как будто они работали с электролитом или что-то вроде того.

– Иногда ты рассуждаешь как парень, Скарлет.

– Это потому, что я отчасти лесбиянка.

– Ты отчасти лесбиянка?

– Каждый отчасти кто-то.

– Я не гомосексуалист отчасти.

– Гомосексуалист.

– Нет.

– Ты хочешь сказать, что никогда не играл в доктора, когда был маленьким? И не дрочил с другим парнем?

– Господи Иисусе, Скарлет, вымой рот.

– Но ты это делал, скажи?

– Нет, не делал. Никогда. Ни разу. Честно говоря, у меня был друг, который однажды отвел меня к себе в подвал и спросил, не хочу ли я поиграть в доктора, но я подумал, что он ненормальный. После этого он мне больше не нравился. Господи Иисусе, что за идея!

– Ну, это очень необычно.

– Я так не думаю.

Часы в холле затикали снова.

– У тебя мокрые брюки. Я чувствую это через простыню.

– Нужно их снять.

Она ничего не сказала, и через минуту я лег в кровать рядом с ней.

– Ничего не делай, ладно? Все это так странно… – сказала она.

– Надеюсь, никто не войдет.

– Даже не говори про это. Предполагается, что я буду исключительно хорошо себя вести. Это было условием, на котором меня приняли. Мне пришлось поклясться на дюжине Библий, что я не буду никого разлагать. Господи Иисусе! Ты замерз.

– Сейчас согреюсь. Господи, твоя постель так хорошо пахнет. Неужели постели девушек так хорошо пахнут?

– Говори тише.

– Что это? – спросил я.

– Ты знаешь.

– Я хочу сказать, из чего она сделана.

– Фланель. Очень приятно. Это подарок на Рождество.

– Она такая до самого низа?

Раздался звук спускаемой воды, и босые ноги прошлепали по коридору. Очередная дверь открылась и закрылась.

– Ты еще видел потом Дафни Ганн? – спросила Скарлет.

– Нет.

– Вчера я видела ее в спортивном магазине. Покупала дезодорант.

– Я не хочу говорить о Дафни.

– Тогда что ты хочешь делать?

– Не знаю.

Скарлет снова затихла. Она явно о чем-то думала.

– Так ты больше не презираешь меня? – спросила она.