Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Владимир Набоков. Русские романы - Нора Букс

Владимир Набоков. Русские романы - Нора Букс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 80
Перейти на страницу:

Весь этот набор «деятелей» пародийно маркирует широкий ассортимент искусств, входящих в искусство кино, иначе говоря, пародийно воплощает отличительное свойство кинематографа – его синкретизм.

Синкретическая природа кино в первую очередь реализовалась в набоковском романе в приеме аллюзии. В «Камере обскура» обнаруживаются аллюзии на все области и жанры культуры, введенные в текстовое пространство героями: на литературу, театр, оперу, мюзик-холл, кинематограф, живопись, карикатуру, музыку, романс. А также на саму жизнь, которая входит в систему искусств как эстетически осознаваемая модель (например, Магда, натурщица для живописцев) или конструируемая по модели артистической (например, по модели кино) и отождествляемая с творчеством.

Условие синкретизма в приеме аллюзии осуществляется на двух уровнях. Во-первых, отсылы ко всем перечисленным искусствам и его жанрам всегда объединены одной темой – любовной драмой, определяющей сюжет. Во-вторых, сам адресат синкретичен: это либо произведение, маркирующее сплав искусств, либо – отражающее перевод одного вида искусства в другой.

Приведу примеры. В романе легко обнаруживается аллюзия на повесть Л. Толстого «Крейцерова соната» (в данном случае пересечение приходится на литературу и музыку), чья основная декларация: «Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло…» – становится пародируемой моралью набоковского произведения. Уже в первой главе описывается мучительная борьба героя с плотью. Растерянный Кречмар думает: «…следовало бы Аннелизе все сказать, или ничего не сказать, но уехать с ней на время из Берлина, или пойти к гипнотизеру, или, наконец, как-нибудь истребить, изничтожить… Это была глупая мысль. Нельзя же, в самом деле, взять браунинг и застрелить незнакомку только потому, что она приглянулась тебе».

Цитата отсылает и к повести Толстого «Дьявол», однако аллюзия на «Крейцерову сонату» в повествовании утверждается все отчетливее. Так, после ухода жены Кречмар «с одним чемоданом переехал к Магде […] После обеда она поехала покупать граммофон – почему граммофон, почему именно в этот день». Тема порочности музыки пародируется и далее.

У Толстого герой-искуситель Трухачевский – музыкант (талантлив, жил за границей, внешность его напоминает Горна). О Трухачевском: «Миндалевидные влажные глаза, красные улыбающиеся губы […] прическа последняя, модная…» Одет «с тем особенным парижским оттенком ботинок с пуговками и ярких цветов галстука и другого, что усваивают себе иностранцы в Париже». У Набокова Горн – одаренный карикатурист. Внешность Горна напоминает Трухачевского: «…это чернобровое лицо, воспаленные губы, копна мягких черных волос […] одетый с небрежной американской нарядностью».

Аллюзивный характер носит и сам «артистический» любовный треугольник. В романе Набокова: Горн – талантливый художник, Кречмар – знаток и любитель живописи, Магда – натурщица. У Толстого: Трухачевский – музыкант, Позднышев – любитель музыки, жена – плохая пианистка.

Дорианна Каренина – двойная отсылка к «Портрету Дориана Грея» О. Уайльда и «Анне Карениной» Л. Толстого. Аллюзия реализуется на пересечении живописи и литературы, и не только в «Портрете» Уайльда, но и у Толстого: Вронский в счастливые дни в Италии пишет портрет Анны. А у Набокова Горн рисует портрет Магды, а когда утверждается их счастливый тройной союз, они едут на Итальянские озера.

Пародийной отсылкой к «Отелло» В. Шекспира и одноименной опере Дж. Верди является сцена между Магдой и Кречмаром в отеле в городке Ружинар: «Пожалуйста, пожалуйста, убей, – сказала она. – Но это будет то же самое, как эта пьеса, которую мы видели, с чернокожим, с подушкой…» Но тогда Кречмар не решается убить Магду, и на месте несостоявшегося преступления пародийной уликой остается «красный матрац на двуспальной кровати».

Другой аллюзией на «Отелло» служит проза, «художественный донос» Зегелькранца. Его герой, Герман, страдающий зубной болью, отправляется к дантисту, в приемной которого узнает тайну двух любовников: «…Герман, сидящий от них в трех шагах […] с жадностью ловца человеческих душ вбирает каждое их слово, а в этих словах была интонация страстной влюбленности […] Она говорила о том […] как трудно дожить до вечера, когда она придет к нему в номер, и тут следовало что-то очень, по-видимому, забавное […] что-то, связанное с ванной и бегущей водой и грозящей, но легко устранимой опасностью. Герман слушал сквозь органную музыку зубной боли этот банальный любовный лепет…» Музыкальное сопровождение литературного текста пародируется в романе.

Сравним с «Отелло». Яго рассказывает, как он узнал об измене Дездемоны, его слова – тоже донос. Привожу в переводе Бориса Пастернака:

Так вот. Я как-то с Кассио лежал
На койке. У меня болели зубы.
Я спать не мог. Беспечный ветрогон
Во сне всегда выбалтывает тайны.
Таков и Кассио. И слышу я:
«Поосторожней, ангел Дездемона.
Нам надобно таить свою любовь».
Он крепко сжал мне руку и со страстью
Стал целовать, как будто с губ моих
Срывал он с корнем эти поцелуи,
И положил мне ногу на бедро.

Гомосексуальный мотив, намеченный в фальшивом признании Яго, отзывается в «Камере обскура» в ложном признании в гомосексуализме Горна Кречмару. «Для меня женщина – только милое млекопитающее», – откровенничает он. На буквальном уровне это полуправда: Горн – создатель модного зверька, морской свинки Чипи, прообраза Магды.

Набоковская аллюзия на «Отелло» вскрывает синкретизм адресата: литература – театр – опера, свойственный как пародируемому кинематографическому воспроизведению, так и самому шаблонному сюжету адюльтера. Эта идея закреплена в тексте: Аннелиза «слышала и читала о том, что мужья и жены вечно изменяют друг другу, – об этом были и сплетни, и поэмы, и анекдоты, и оперы».

Литературно-оперный симбиоз обусловливает аллюзию романа на «Пиковую даму» А. Пушкина и на одноименную оперу П. Чайковского. Горн, азартный игрок, часто видит «покерный сон», в котором счастливо составляется брелан, последней картой открывается «туз пик…» (ср.: «Тройка, семерка и туз» – три счастливые карты, которые открывает призрак графини Германну. У Набокова пародийный сдвиг – пиковый туз – вместо пиковой дамы у Пушкина).

В жизни Горн – наблюдатель зрелища из «директорской ложи». Пародия в романе тасует роли: по его вине погибает не старуха графиня, а его старая полоумная мать; невинно обманутой Лизаветой оказывается «смирная, нехваткая» Аннелиза, у которой после ухода мужа умирает дочь (ср.: в оперном варианте Лиза кончает самоубийством); имя героя оперы Чайковского, написанной на сюжет пушкинской повести, Герман (в оперном варианте с одним «н», а не с двумя, как у Пушкина) появляется в беллетристической сплетне Зегелькранца.

Другая аллюзия – на пушкинскую «Русалку» и одноименную оперу А. Даргомыжского. Первый «соблазнитель» Магды, Горн, представляется ей Мюллером, немецкий смысл имени подкрепляется в портрете: «Белое, как рисовая пудра, лицо». Кречмар при знакомстве «назвался Шиффермюллером, и Магда с раздражением подумала: “Везет мне на мельников”». Имя подтверждает любовную и творческую вторичность Кречмара по отношению к Горну. В финале романа Шиффермюллером оказывается швейцар в доме Кречмара, который и сообщает слепому о приезде Магды, т. е. фактически неосознанно становится причиной его гибели. Имя смыкает начало и конец любовной истории Кречмара.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 80
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?