Поцелуй у ног богини - Александра Нарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Увези её отсюда, здесь она умрёт от печали или сойдёт с ума.
Кандолим
Эти накрашенные глаза
Плачут о грехах её тела.
Пыльный Кандолим, выбранный Амиром наугад, был улицей, растянутой вдоль океана. В проулках, которые вели на пляж, песок смешался с землёй и мусором. На длинной дороге без конца сигналили байки, эти сигналы пронзали посёлок множеством невидимых игл. В придорожных кафе обедали иностранцы. Беспризорные коровы тянули из баков отбросы.
Сняли комнату. Дверь её выходила на задворки дешёвого отеля. Между зданием и забором стояли ящики с пустыми пивными банками, оплетённые лиловыми растениями. Рядом была отдельная кухня, ароматы сырости и специй густо наполняли воздух. По утрам прилетали побираться на кухню птицы.
Мария и Амир полюбили комнату с широкой кроватью, за которой прятались многоножки, с большим окном, чьи деревянные рамы разбухли и открывались с треском. Из комнаты вели двери в душевую, пол в которой был выложен терракотовой плиткой, и в узкую кухню с конфорками под решёткой окна, в которое лезли лиловые растения, со шкафами в прихожей. Настоящая квартира, в надёжном каменном доме, и у них получалось платить за неё.
Кандолим гудел от туристов. Амир рисовал, пел в нескольких шейках и в одном дорогом ресторане с открытой террасой. Народу на его выступления всегда собиралось много, мест не хватало.
В Кандолиме Мария сумела огромным усилием воли возвратить себе человеческий облик, жить ради Амира и встречи с детьми. «Мне никто никогда не поможет, кроме меня самой», – так сказала она себе. Вымылась, остригла спутанные волосы, купила два ситцевых светлых шальваркамиза, тени и помаду, накрасилась.
Её приняли горничной в гостиницу «Дерево баньяна». Мария поставила себе цель: во что бы то ни стало собрать деньги на билеты и документы. Этой целью, надеждой встретиться с детьми держалась она за жизнь.
Каждый день Мария откладывала от тридцати до четырёхсот рупий. Если отложить было нечего, она не ела и всё равно добавляла купюры к тем, что уже спрятаны в пакете. Иногда, стараясь, чтоб об этом не узнал хозяин гостиницы, флиртовала с постояльцами, приносила им что-то в номер из кухни, украшала комнату цветами, ночным жасмином, рассыпанным повсюду в садах. Постояльцы оставляли чаевые. Рупии и доллары копились быстрей. Мария чувствовала, что вот-вот наберёт необходимую сумму и тогда скажет об отъезде Амиру.
С трудом представляла она себя, такую сильную и одичавшую, в своём прежнем городе. Она понятия не имела, какое сейчас там время года, идёт ли снег. Она была спокойной и уверенной в том, что заберёт детей, привезёт их в Кандолим, и тогда они снимут этаж в вилле на краю посёлка. Она уже присмотрела дом из нескольких небольших комнат. По крайней мере, одну можно было пересдавать туристам. Здесь и в соседнем Калангуте было несколько школ; она видела, что там учились и иностранные дети. В посёлках вообще жило много разного народа, работали, зимовали, скрывались от жизни.
Мысли о мальчике она старалась тушить сразу, не давая им разгореться, чтобы не провалиться снова в чёрную пропасть страдания и безумия. Мальчик мог жить в других пространствах, для которых и был рождён, как говорил астролог. Мария знала, что нужна другим своим детям и Амиру, потерянному и одинокому на перекрёстках судьбы.
Музыка вместо крови
Обману я лес, бесшумно
Проскользну, как тень, я мимо,
Глаз зловещих и змеиных языков.
Позавидуют все верности моей.
В тот день, название которого мы потеряли, Мария и Амир собирались на работу. Помылись в душе по очереди, сварили чай в кастрюле, добавляя в воду чайную смесь, молоко и сахар, специю масала.
Они пили чай на пороге комнаты, разглядывая сплетения лиловых растений. Из кухни отеля доносился привычный гул, выплывал аромат жареных яиц. Слышно было, как в верхних этажах просыпаются и разговаривают туристы. Сами они молчали, как единое существо, которое и так знает свои мысли и которому не обязательно произносить их вслух. Полицейские подошли очень быстро, за мгновение преодолев расстояние по закутку от угла отеля до их двери. Они не кричали и не скручивали руки, как показывают в кино. Амир бережно поставил на пол стакан и пошёл с ними. Не оглядывался, сутулился. Мария только подумала: «Слава богу, что он чистый и в чистом, возможно, ему больше не помыться». Они также спокойно и скоро ушли в улицу, и где-то совсем рядом завёлся мотор.
Мария села на порог, принимая катастрофу каждой порой. День окатил её жаром. Она подумала, что не видела чёрной ящерицы, предвестницы несчастья, и это внушило ей надежду. От неё впервые за много дней отняли её небесного близнеца, отрезали самую её суть. Ей нужно было встать, найти её, пришить, пока не отмерли ткани. Нужно было что-то делать, пока жизнь не вытекла совсем.
Мария прибрала стаканы, сбегала в гостиницу «Дерева баньяна», отпросилась у хозяина. Поехала в Мапусу на автобусе. У неё из-под груди и по спине текли ручьи пота, подмышки были мокрые. Её запах слился с запахом других женщин и мужчин, которые заходили на безымянных остановках.
Кондуктор орал в дверь, созывая народ, глотал буквы на местный манер:
– Мапса, Мапса.
Люди бежали за автобусом, забирались внутрь. Что-то вечно праздничное было в людях. Не только в их пёстрой одежде в зелёных, сиреневых и золотистых переливах. Даже в автобус они входили с какой-то радостью, словно затевали веселье. Музыка была у них вместо крови. При этом они точно хотели забыть древнюю невыразимую грусть, блуждающую в их глазах…
Автобус петлял прибрежными селениями, в густых джунглях, мимо трущоб и вилл, лавочек с тряпьём и фруктами, мимо домов в разводах плесени.
Приехали на горячую площадь автостанции. В этот час на ней смешались народы, дым горящего мусора и голоса. Женщины тащили на головах мётлы на продажу, мужчины справляли нужду у бетонного забора. Каждый кондуктор выкрикивал, куда едет его автобус. Беспрестанные крики напоминали удары сотни бубнов с металлическими колокольчиками.
Прежде всего Мария решила позвонить. Было страшно звонить родителям сразу, она боялась, что звонок может нарушить их сердца. Мария нашла почту и попросила соединить с сестрой. Переговоры