Общество мертвых пилотов - Николай Горнов

Кашин выкинул травинку и выбрал себе другую. Беляков закинул руки за голову и долго смотрел, как мелкие облака пытаются догнать друг друга.

Первым не выдержал молчания Кашин.

– Гриня, ты не накручивай себя. Я понимаю, что вы с Витей были друзьями, много лет прожили в одной комнате. Но его гибель – это несчастный случай. Случайность, понимаешь? В жизни все бывает. Тянется такая длинная цепочка событий, совсем не связанных друг с другом, а потом в один момент – бабах, и все начинает сыпаться. Бывает, что на конце цепочки оказывается чья-то жизнь. Ну да, опасная у нас профессия. Но Витю нам с тобой уже не вернуть. Надо как-то пытаться жить дальше…

– И ты можешь поверить в третью случайность за полгода? – Беляков перевернулся на живот. – Ты не видел Витю, когда его из кабины вытаскивали? А я, к твоему сведению, там был. Не зря его в цинке родителям отправили…

– И что это доказывает?

– Совершенно ничего. – Беляков пожал плечами. – Как там написала в отчете очередная комиссия: пробой защитного контура блуждающими токами. Теми самыми, которые всегда были, есть и будут. Напрашивается вывод: наши инженеры либо совсем ничего не знают о Высоте, либо не хотят принимать в расчет очевидное. Это как понимать? Да мы и сами ничего о Высоте толком не знаем, точно тебе говорю. Тычемся там всюду, как слепые котята. Зато всегда идем напролом. Еще бы – пилоты-высотники, элита ВВС!

Кашин с кряхтением поднялся.

– Пойдем. Пора отчеты сдавать… Ты вообще напрасно так горячишься…

– А я разве горячусь? Я спокоен, как танк, – заверил Беляков. – Ты знаешь, кстати, сколько времени живет самый бронированный и маневренный танк в условиях современного боя? В среднем меньше минуты. А теперь представь себе такую картинку: тридцать одна бронемашина танкового батальона летит по полю в последнюю атаку на скорости свыше восьмидесяти км в час, а всего через минуту вместо батальона мы видим кучку пылающих факелов на фоне колосящейся пшеницы. О чем, интересно, думает танкист, когда садится за рычаги своей машины? Но он хотя бы может надеяться, что войны не будет. А на что можем надеяться мы, товарищ капитан? Мы даже не смертники. Мы уже покойники. И если нас вовремя не убьет Высота, то уложит в цинк собственная машина. Нас убивает каждый вылет…

Оставшуюся часть пути пилоты прошагали молча. Время близилось к обеду, и в штабе их встретила тишина. Новый секретчик со вздохом отложил надкушенную булку, выдал проштампованные листы бумаги. Беляков потратил на свой отчет не больше десяти минут. Ровно столько времени ему понадобилось, чтобы заполнить один лист тремя длинными предложениями. На втором он нарисовал домик с трубой, из которой валил густой черный дым, красиво вывел на фронтоне слово «крематорий», дорисовал рядом три березки, каменную мостовую, и даже изобразил на этой мостовой стайку голубей.

Вместе с отчетом Гриша сдал секретчику и свой рисунок. Тот ничего не сказал, но от удивления чуть не поперхнулся чаем. Но все равно тщательно подшил оба листка в папку, поставил свою витиеватую подпись на расплывающейся синей печати и спрятал секретные документы в сейф.

– Может, ко мне зайдем? – предложил Грише Кашин. – Супруги нет, не волнуйся. А Дашка тебе сильно обрадуется. Она сейчас на каникулах…

– В другой раз, если можно. Скоро наша машина в Город пойдет. Хочу домой успеть к вечеру. А мне еще за сумкой в общагу заскочить нужно. Извини…

Машина в Город собиралась во внеплановый рейс, чтобы забрать со склада военторга продукты для гарнизонного магазина.

– Только вам придется немного подождать, товарищ старший лейтенант, – предупредил Белякова сопровождающий машину прапорщик из комендантской роты – С нами еще товарищ подполковник в Город собирался.

– Конечно, нет проблем, – сказал Гриша и присел в тени гаражного бокса, рядом с расположившимся на старых покрышках капитаном Семченко из третьей эскадрильи. Затянувшись «Примой», Семченко взглянул на Гришину сумку.

– Домой?

Беляков кивнул.

– Отгулы накопились…

Тема была исчерпана. Оба замолчали.

Секундная стрелка неторопливо отмеряла свои круги. Грише, собственно, тоже спешить было некуда. Дома его никто не ждал. Вадька был в круглосуточной группе. Сама Татьяна не знала, что он собирался приехать на выходные, поэтому, как пить дать, задержится на работе. У них на Комбинате в конце месяца всегда плановый аврал…

Наконец, показался незнакомый Белякову подполковник.

– Кто такой? – тихо поинтересовался Гриша у Семченко.

– Впервые вижу, – признался тот. – Много их стало, дармоедов. Сидят по штабам, лампасы протирают…

Свободное место в кабине УРАЛА распределялось всегда по старшинству, и Беляков, подхватив свою сумку, сразу полез в будку. Оттуда подал руку Семченко. Пока устраивались на деревянных скамьях, из-за гаража выскочил встрепанный лейтенант. Гриша помог забраться в машину и ему.

– Вы в Город? То есть, здрасьте!

– А то куда же? – ухмыльнулся в прокуренные усы Семченко. – Только не «здрасьте» нужно говорить, а здравия желаю, товарищи офицеры. И садись шустрей. Автобус скоро отправляется. Не забудь только талончик прокомпостировать, а то сегодня на линии работает контроль.

– Юмор понял, – белозубо заулыбался лейтенант и рефлекторно пригладил непослушную челку.

Пока Гриша пытался вспомнить его фамилию – слишком большое пополнение было за последний год, всех уже и не упомнишь, – полковой УРАЛ проскочил КПП и стал понемногу набирать скорость. На стыках «бетонки» машину ощутимо потряхивало. Все трое заерзали на узкой скамье, растянувшейся вдоль глухого борта. В полусумраке жестяной будки, куда через мутные задние стекла свет почти не пробивался, Грише всегда хотелось спать. Он зевнул и посмотрел на Семченко. Тот вытащил из кармана мятую пачку «Примы», но, немного подумав, сунул ее обратно. Дышать в нагретой солнцем будке и так было нечем.

– Хорошо сидим, – хмыкнул Семченко.

– А то, – согласился Гриша, и вытянулся на скамье, подложил под голову сумку. Дорога в Город занимала обычно полтора часа. Можно и вздремнуть…

* * *

Недовольство жены Беляков почувствовал с самого утра. Обычно из общей кухни в конце длинного коридора звуки до их комнатки не долетали, но сейчас он прекрасно различал и раздраженное звяканье кастрюль, и резкий грохот половника, и дребезжанье передвигаемой посуды. Татьяна делала вид, что готовит завтрак. Он делал вид, что ничего не замечает. Со стороны кухни волна за волной накатывали негативные эмоции. Ничем хорошим это, естественно, закончиться не могло. А он уже пообещал Вадьке культпоход. С мороженым, пирожками, газировкой, сладкой ватой, качелями-каруселями и прочими детскими радостями, которые взрослым кажутся весьма незначительными…

Скрипнула дверь. Татьяна появилась с кастрюлькой, завернутой в несвежее полотенце. Гриша молча расчистил стол и вопросительно взглянул на жену. Стол был единственный – и обеденный, и рабочий. Второй бы просто не влез в их маленькую комнатку.