Юся и эльф. Все любят котиков - Екатерина Лесина

– У тебя дыра в боку, – на всякий случай напомнила я.

– Мне уже лучше.

Прелесть какая… еще немного посидим, так вообще захорошеет. Герой ушастый, чтоб тебя… вот выберемся, точно маме нажалуюсь. И бабушке тоже. Пусть потом попробует им доказать, что он взрослый, самостоятельный…

Эль поднял тело.

– Она легкая.

А Юся посторонилась.

Всхлипнула.

Ей страшно. Она умерла, но это еще не значит, что она готова уйти. А я… я подошла к ней и протянула руку.

Она же коснулась ее.

Осторожно так, будто не веря, что я и вправду готова поделиться, что кровью, что теплом. Наверное, я и не готова. Но показалось, что это прикосновение ей нужно.

И мне нужно.

Странно смотреться в черные глаза нежити и искать в них что-то человеческое. Странно рассчитывать на милосердие того, кто сам его не получил. И странно ждать от существа, проведшего много лет взаперти, что оно просто возьмет и простит.

Я бы не сумела.

– Пойдем, – сказала я, сжимая хрупкую ледяную ладошку. – Наверху не так и страшно. А уходить тебе не обязательно.

– Я тебя убью, – всхлипнула Юся. – Он обещал прислать свою кровь… он обещал…

– Такой же засранец, как и его предок.

Наверное, мне стоило раньше озаботиться поисками батюшки. Слышала, всех сироток это волнует и вообще для нормальных людей желание знать свои корни… нормально.

Нашла бы.

Бросилась бы на шею… а там… нет, ну его, подобную родню.

– Веди уже, убийца, – я подняла с земли жемчужину.

– Нет. Стой. Возьми. Там. В ногах. Ты сможешь… его кровь, его сокровище… он очень злился, что взять не может. Я обещала, что если он откупится, то я отдам… отдаю…

Ее улыбка была… нехорошей.

Но к гробу я вернулась. Заглянула и поморщилась: не знаю, что это было раньше, но теперь ткань превратилась в сухое тряпье, которое не рассыпалось лишь чудом. Внутри нащупывалось что-то твердое и липкое, лучше не думать, в чем измазанное.

Наверху посмотрю.

Чуется… не станут меня убивать.

– Идем, – я снова взяла Юсю за руку. – И подумай вот над чем. Я могу отправить тебя прочь…

…и должна бы это сделать, ибо клятва некроманта, защищать, искоренять и все такое… но вот… не то, чтобы желания не было. Не отпускало ощущение, что все это неправильно.

А наверху разгулялся ветер.

Небо черное. Дождь хлещет, будто землю спешит наказать. И ледяные струи заставляют Юсю отступить, замереть. Рот ее приоткрылся. Показалось, вот сейчас она сделает вдох, но…

– А еще я могу дать покой твоему телу, а тебе оставить вот это… – я указала на кладбище. – В город, извини, не выпущу. Все-таки ты… не совсем человек.

Совсем не человек.

– Но просто… не знаю, вернусь, если отпустишь. Когда, к слову, могу вернуться?

– Через пятьдесят лет.

Пятьдесят лет, стало быть… зато понятно, почему папенька не спешил меня трогать.

– Почему ты вообще его не убила? – поинтересовалась я так, информации ради. А Юся, выставив ладошку под дождь, ответила:

– У него… осталась моя кровь. И он что-то такое сделал. Вызвал меня наверх. А здесь…

…привязка отсутствовала, и тело тянуло воплощенную душу к себе.

– Неприятно было…

Она вновь уставилась на меня, определенно ожидая чего-то…

– Я могу похоронить тебя, скажем, возле склепа. Поставлю пару заклинаний…

– И я, – Эль уложил тело на мокрую землю. – Его не тронут.

– Расширим привязку. Будешь за кладбищем приглядывать.

Почему бы и нет? Подозреваю, что Юся, если не самый старый из местных покойников, то всяко самый сильный.

– Только учти, – я не привыкла лгать, даже покойникам, тем более таким, которые могли бы перервать мне горло одним движением руки. А пальчики у Юси были когтистыми. – Я не знаю, что будет потом. Ты меня убьешь. Кто-то другой. Некроманты долго не живут. Излишне беспечные эльфы тоже. И может получиться, что ты сменишь одну тюрьму на другую, попросторней, но все-таки…

– А он сладкий, – Юся слизнула капли с ладони. – Я тебя не убью. И ты придешь снова. Потом. Позже. Мы поговорим. И может быть, мне надоест здесь… или нет. Я тоже не знаю, что будет через пятьдесят лет.

…хоронили Юсю за склепом. Эльф отряхнулся, потянулся, разом позабывши, что вообще-то ранен, и смело ступил в заросли крапивы. А та возьми и подайся в стороны, корни и те повытягивала.

Он уложил на дно могилы куртку.

А я набросила свою.

Куртки было жаль, а девчонки, которая жалась к стене и смотрела на дождь, еще жальче.

– Может… – я показала сверток, – оставить?

Она покачала головой.

– Из-за него меня и… он бы мог иначе, но решил, что я должна хранить его сокровища. Я и хранила. И отдаю потомку. Как он хотел. А это… – она стянула с пальца кольцо.

– Погоди… ты говорила, что в склепе прятали всякое?

В конце концов, никто не уточнял, какое именно кольцо нужно.

Возвращались мы по грязи.

Эль молчал.

Мне тоже сказать было нечего, не о любви в самом же деле болтать. Любовь – это так, это возвышенное чувство, которое никак не вяжется с мокрым бельем и першением в горле.

Слягу завтра.

Или уже сегодня.

Слягу и помру позорной для некроманта смертью от простуды, всем назло.

– Юся, – Эль открыл калитку и отступил, пропуская меня вперед. – Мне кажется или… нам не стоит рассказывать о том, что произошло.

Я чихнула.

Правду говорит. Не стоит рассказывать, а лучше вообще забыть, как страшный сон. Ведь бывают же такие сны, повышенной правдоподобности. Правда, добыча моя, оказавшаяся довольно-таки увесистой, скромно намекала, что забыть нам вряд ли позволят, но…

– Знаешь, – голос получился гнусавым, подтверждая, что смерть от простуды – это даже не блажь, это почти, можно сказать, ближайшее будущее, – Ты только больше не пропадай, ладно? А то я маме пожалуюсь. Твоей.

Эльфа передернуло.

Ага… вот и от матери эльфячьей польза.

…меня уложили в кровать.

Он ранен, а уложили меня. И ботинки содрали, к счастью, до того, как уложили. Причем содрали вместе с носками. На пол отправились мокрые штаны и прилипшая к коже майка, а на плечи упало теплое полотенце.

Не мое. У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.