Клитемнестра - Костанца Казати
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не позволила ему, – сконфуженно поведала она. – Ведь это неправильно, так?
– Думаю, да, – ответила Клитемнестра. Больше они об этом не вспоминали.
Они взбираются по тропе всё выше и выше, воздух становится холоднее, темнота – гуще. Кастор останавливается на небольшой, заросшей мхом лужайке и начинает собирать хворост. Елена усаживается на кучку листьев. Их дыхание на морозном воздухе обретает форму, руки покалывает от холода.
– Он хотел увидеть тебя перед смертью, – говорит Елена, устремив на Клитемнестру ясный взгляд. – Сказал: «Как бы я хотел, чтобы моя дочь была здесь».
– С чего ты решила, что он говорил обо мне?
– Все остальные дочери тогда были с ним.
Кастор разжигает костер, языки пламени устремляются вверх. Они ощущают благодатный жар на щеках и придвигаются ближе к огню.
– То, что он с тобой сделал, нельзя простить, – говорит Полидевк, – но он всё же твой отец. Преданность сложная штука.
– Но так не должно быть, – отвечает Клитемнестра.
– Мы должны были тогда быть рядом и защитить тебя, – говорит Кастор. Боль, исказившая его лицо, терзает Клитемнестру, хочется стереть эту боль. Она часто думала об этом, и каждый раз эти размышления мучили ее, лишали воздуха. Если бы тогда, пятнадцать лет назад, братья были рядом, смогли бы они ее защитить? Что, если бы они приняли сторону Тиндарея и сочли, что союз с Атридами принесет много выгоды?
– Вы снискали славу в Колхиде. Оно того стоило, – говорит Клитемнестра.
– В Колхиде была резня, – отвечает Полидевк. Он повторял эти слова – резкие и острые в его устах – с самого возвращения.
– Но вы выжили, – шепчет Елена.
– Нас защитили боги. – Кастор фыркает, но брат не обращает внимания. Клитемнестра не ждет, что он скажет что-то еще: когда вспоминают о Колхиде, Полидевк обычно отмалчивается, но сейчас он продолжает говорить. Может быть, это темнота так действует, дарит ощущение, что они спрятаны ото всего мира.
– Ээт – чудовище. Он правит Колхидой, вселяя во всех ужас. Забирает в рабство команды всех кораблей, что осмеливаются причалить к его берегам, и пытает их огнем и мечом. Он не жалеет никого: ни рабов, ни воинов, ни женщин. Ему просто доставляет удовольствие их истязать.
– А как же руно? – спрашивает Клитемнестра. Она слышала песни об отваге Ясона, о том, как он смог совершить то, что не удавалось ни одному мужу: убить чудовище, охраняющее руно, и скрыться с ним, прежде чем Ээт заметил пропажу.
– Это всё Медея, – говорит Кастор. – Ээтова дочь-ведьма. Она выдала Ясону все хитрости, чтобы тот мог справиться с испытаниями ее отца, а руно забрала сама. Она опоила всех стражников и животных и убежала из Колхиды вместе с нами.
– И какова она? – спрашивает Елена. – Говорят, она красива.
Полидевк качает головой:
– Не так, как ты. Волосы, как золотые нити, кожа белая, точно у богини, но чертами она напоминает голодного льва.
– Здесь ее считают безумной, – говорит Елена. – Поговаривают, что она убила новую жену Ясона, пропитав ядом ее платье.
– Она выросла во мраке, без матери, с отцом-тираном, – поясняет Кастор. – Когда мы покидали Колхиду, она умоляла Ясона забрать ее с собой. Кто знает, что с ней творил отец, пока она росла там.
– Она спасла вам жизнь, – говорит Клитемнестра.
– Именно так, – кивает Полидевк, полируя свой охотничий кинжал в свете костра. Светлые волосы падают ему на лоб. – Она пожертвовала всем ради Ясона. А он бросил ее ради другой.
Истории о том походе льются из них, точно талая вода с гор. О женщинах с острова Лемнос, которые убили своих мужей. О Медвежьей горе, где им пришлось вырезать всех местных, после того как те попытались на них напасть. О землях, где Полидевк одолел царя дикарей в кулачном бою. Об острове Дии, где они обнаружили потерпевших кораблекрушение мужей, нагих и оголодавших, их кости едва не рвали кожу изнутри. И наконец, о Колхиде, где Медея влюбилась в Ясона и помогла им бежать от Ээта.
Слова Кастора витают вокруг них, как искры от костра, пропитывая воздух воспоминаниями. Когда воцаряется тишина, все четверо укладываются на землю и, глядя на звездное небо, думают о тех глубоких ранах, что появились у них за пятнадцать лет.
– Иногда я всё это вижу, – говорит Кастор. – Все эти воспоминания выстраиваются в ряд, стоит мне закрыть глаза.
«Я тоже, – думает Клитемнестра. – Каждую ночь».
– И что ты делаешь, когда они являются? – спрашивает Елена. – Как ты спишь?
Кастор поворачивается к ней:
– Каждый день ты пытаешься забыть, но по ночам всё равно видишь прошлое. Для этого и существуют сны. Чтобы мы помнили, кем были. Чтобы связать нас с нашими воспоминаниями, нравится нам это или нет.
Огонь в костре потрескивает. Клитемнестра берет Кастора за руку и устремляет взгляд в чистое ночное небо. Говорят, что Селена, богиня луны, обладает силой прогонять дурные сны. Спартанцы называют ее «милостивой». Но ее брат не зря фыркает, заслышав, как кто-то говорит о богах.
Они сами по себе.
Нельзя вечно прятаться от застолий, поэтому на следующий день им приходится собраться в трапезной по приказу царя. За все эти годы при Менелае дворец изменился: появилось больше факелов, больше оружия на стенах, больше коровьих шкур на полу, стало больше собак, глодающих кости, и больше женщин – они приносят к столу пряное мясо и сыр, но они не глядят в пол, как запуганные илоты, а постоянно улыбаются и носят чистые, яркие туники. Менелай восседает во главе стола в окружении Елены и своих лучших воинов. Среди них сидит уродливый муж с густой бородой и перебитым носом.
– Муж Киниски, – говорит Кастор, когда Клитемнестра спрашивает о нем. – Уверен, ты ее помнишь.
Она кивает.
– Что с ней стало?
Кастор смотрит, как муж Киниски смеется и ударяет своим кубком о кубок Менелая.
– Ее семья становится всё влиятельнее. Они одни из немногих спартанцев, которым Менелай доверяет. Киниска часто сидит в мегароне, нашептывает что-то царю на ухо.
– Где она сейчас?
– Отдыхает, надо полагать. Она тяжело перенесла смерть Тиндарея.
– Ты знаешь, где она живет?
Кастор недовольно хмурится.
– Недалеко от лавок красильщиков, как я слышал. Зачем тебе?
Клитемнестра пожимает плечами:
– Меня просто удивляет, что она не здесь.
Служанка подливает Кастору вина, улыбаясь и прижимаясь к нему всем телом, но он не обращает на это