Крысоловка - Ингер Фриманссон

– Ваши крысы неважно себя чувствуют, – сдержанно произнесла она. – У одной нарыв на лапке.

– Ясно.

– Вы не видели?

– Здесь не я распоряжаюсь. – Круглое личико девушки налилось пунцовой краской.

– Ясно. А кто?

– Стеффе. Он управляющий.

– А в чем состоят ваши обязанности?

– Обязанности? Какие еще обязанности?

– Но вы же здесь работаете!

– Ну да. Продаю и все такое.

– Ну так постарайтесь продать их поскорее! – Роза указала на клетку. – В хорошие руки. Они же мучаются. Позор, что ни вы, ни Стеффе этого не заметили.

Девушка вскинулась:

– Мучаются! Так и купите сами, раз такая добрая!

– Слушай, фрикаделька. Похоже, тебе не помешает тренинг по общению с клиентами. Я побеседую на эту тему со Стеффе. Расскажу, как тут обходятся с покупателями!

Роза быстро вышла из магазина, не узнавая себя. Обычно она сама презирала тех, кто неспособен держать себя в руках, кто скандалит по мелочам, выплескивает раздражение на мелких клерков.

Что с ней происходит?

Во всем виновата та женщина. Роза справлялась со всем, пока в понедельник в ее дом не проникла эта Ингрид, жена Титуса.

Она встала прямо под люком, протянула руку к тонкому прямоугольнику света. Не дотянуться, ни единого шанса. Высоко, слишком высоко. Нужно на что-то забраться. Кровать? Все равно низко. А вот столик подойдет. А тут и стул ведь есть.

Решила попробовать со столом, стоявшим у кровати, – круглый, небольшой, обычный журнальный столик. Он оказался удивительно тяжелым. Пальцы ощупывали столешницу. Какая гладкая. Мрамор? Вряд ли, тогда бы его и с места не сдвинула. Стекло? А выдержит ли ее стекло? Вес взрослой, основательной женщины? Или она рухнет на осколки, один из которых рассечет ей артерию?

Нет. Столешница явно прочная, выдержит, если забраться осторожно. Но вот ножки шаткие. «Алюминиевые», – подумала она. Попробовала сесть на столик Он чуть пошатнулся, но выстоял. Подтянула ноги, встала на колени. Подождала, восстанавливая дыхание. Вслушиваясь. Не забывать, не забывать вслушиваться. Вдруг Роза вернется домой! От одной этой мысли накатила слабость.

«Прекрати. – Она стиснула зубы. – Это твой шанс, твое сражение. Сосредоточься на том, что нужно сделать». Следующая мысль: «Титус. Это все ради тебя. Я знаю, ты меня ждешь, знаю, что ты напуган. Я не сбежала, милый мой, родной Титус… Ты же помнишь, что на меня можно положиться. Любимый, держись, живи, не умирай, я докажу тебе. Я справлюсь, я сильная. Я иду к тебе».

Начала распрямляться. Медленно-медленно. Сперва не получилось. Слишком неустойчиво, слишком нервничает. Ноги дрожали так, что столик ходил ходуном. Пришлось вновь опуститься на колени, вцепиться рукой в край столешницы. Заставила себя дышать ритмично, расслабиться, успокоиться. Надо собрать все силы и придать вялому тяжелому телу вертикальное положение.

Замерла, долго не двигалась. В кровь поступало недостаточно кислорода, и мышцы с каждым мигом слабели.

Так, сперва одну ногу, затем другую. Она тряслась, ее шатало из стороны в сторону. Села на корточки, медленно приподняла зад, распрямилась – осторожно, позвонок за позвонком. Ноги были как тесто. Вытянула шею, качнулась и замерла. Спина была мокрая от пота. Заставила себя сильно, глубоко вдохнуть. Обрела равновесие.

До чего же высоким оказался этот низенький столик! В этой тьме все непонятно, все иное. При свете она просто задрала бы ногу да вскочила на него.

А сейчас она точно у края пропасти.

У дома на Тулегатан был изящный фронтон. Дом располагался напротив Северного лицея, она видела, как в аудиториях мельтешат студенты.

Дом Титуса.

Здесь он жил и здесь уже не будет жить. Постояла, повторяя это про себя. Пересчитала симметричные окна, получилось тридцать четыре. На крыше – черные своды, прикрывающие чердачные окна.

Значит, сюда они переехали, здесь свили гнездышко. Титус и его прошмандовка… Хм! Она освоила язык девочек. Нужно взять себя в руки, всерьез взять себя в руки. Хотя как тут не выругаться. По-другому ведь и не скажешь. Прошмандовка, сучка! Вот и всё.

Интересно, какая квартира их? Наверное, вот та мансарда под самой крышей? Оторваться от земли… Нет, на Титуса непохоже.

Пересекла улицу, подошла к дверям. Потянула за ручку. Как и подозревала, заперто. Ключи Ингрид она положила в сумку, – ключи на колечке с маленьким брелоком-сердечком. С ходу подобрала правильный. Щелкнул, открываясь, замок.

Чистый, ухоженный подъезд. Ни малейших следов граффити или мусора. Ни одной бумажки, подхваченной сквозняком. Толстая красная дорожка привела к лифту. Прошлась по ковру, точно почетный гость.

На левой стене – список жильцов-собственников. Нашла имя. Второй этаж Брун-Андерссон. В груди кольнуло. Но слез больше не будет, осталась лишь холодная решимость. Быстро, через ступеньку, взбежала по лестнице.

Дверь заперта на два замка – простенький английский и дорогой, семицилиндровый.

Руки дрожали. Неуклюже вставила один ключ, второй. Дверь скрипнула. Нужно смазать петли. Она-то следит за такими вещами.

Ступила в пустой холл. Никакой разбросанной одежды, все убрано в высокие зеркальные шкафы, вытянувшиеся вдоль стены. Увидела в зеркале себя. Худая, чуть сгорбленная, лицо напряженное. Даже немного мужиковатая. Внезапно и одежда, и сама она показались старомодными. На пиджаке вдруг заметила пятно. И Франка Исакссон наверняка заметила. Глаз у нее беспощадный. Теперь растрезвонит всем.

Роза Врун опустилась. Покатилась вниз по наклонной.

Выпрямила спину, расправила плечи. Шагнула к зеркалу. В глазах какое-то новое, незнакомое выражение. По телу пробежали мурашки.

«Вперед! – велела она себе. – Хватит мяться!»

Его дом. Но он уже никогда не переступит этот порог. Не шагнет на сливового цвета коврик возле двери, не повесит свое пальто к ее вещам. Роза отвела зеркальную створку и увидела его старую куртку-пилот, которую она когда-то носила, горчичного цвета пальто Ингрид, ветровки, пиджаки и пальто. Она вытащила куртку-пилот. Вешалка полетела на пол. Стоя перед зеркалом, накинула на себя черную кожаную куртку Титуса, сунула руки в карманы. Пальцы наткнулись на что-то круглое, шершавое. Каштан. Это она положила его туда сто лет назад. Тогда каштан был гладкий, блестящий. Она радовалась тогда. Радовалась жизни.

Прямо в куртке прошла дальше в квартиру. Столько воздуха, повсюду чистота. Не то что у нее дома. Здесь так много места. Зачем людям такие хоромы? Она не узнавала ничего из вещей. Все здесь, должно быть, новое или же принадлежало Ингрид.

В гостиной огромная печь, отделанная зелеными изразцами. Стены молочного цвета, пол сияет, как в бальном зале. В углу пальма в горшке. Окна выходят на детскую площадку, но никакого шума, даже гул машин не пробивается сквозь тройные стеклопакеты. Мебели совсем немного. У окна – зеленоватый диван с кучей ярких подушек На столе – блюдо с подсвечником и ваза с затейливо изогнутой веткой. «Гамамелис», – подумала она. Не комната, а картинка из каталога интерьеров.