Последний час рыцарей - Нанами Шионо

Парусник отбуксировали в огромную бухту полукруглой формы, окруженную стеной, углубления в которой позволяли лишь ставить суда в док. В этой массивной стене было всего пять открытых ворот, и каждые защищала мощная круглая башня. Берег с мельницами начинался прямо от крепостной стены и уходил вдаль; таким образом, за исключением небольшого водного пути, необходимого, чтобы пропускать корабли внутрь и выпускать их наружу, гавань была почти полностью защищена от ветра.

Здесь стояло на якоре множество судов, начиная от торговых галер, парусных и весельных, и заканчивая небольшими парусниками. Их было так много, что без помощи буксиров не представлялось возможным найти место, чтобы бросить якорь. Корабли были связаны между собой, при этом крупные суда были обращены в сторону моря, а те, что поменьше, — повернуты наружу кормой. Генуэзский корабль вошел в док вдоль первого пирса.

На причалах множество людей деловито загружали и выгружали товар: после захода солнца ворота должны были закрыть. Группа турецких рабов, скованных цепями, вяло тащила огромный мешок мимо местных греков, мимо европейских купцов, которых можно было легко узнать по их длинным одеяниям. Рыцари в броне, красные нагрудники которой украшали белые кресты, торопливо прошли между этими двумя группами.

Антонио стоял на корме корабля и с удивлением наблюдал за происходящим, когда подошел капитан и сказал:

— Вас ждут.

Бросив взгляд вниз на пирс, Антонио увидел двух мужчин, одетых точно так же, как и он.

Один из мужчин засыпал Антонио избитыми, но добродушными приветствиями по-итальянски. Он представлял итальянское братство, к которому должен был присоединиться Антонио, и тепло вспоминал времена, когда дядя Антонио, бывший Великий магистр Фабрицио дель Каретто, доживал свои последние годы и по-доброму обходился с ним. Он добавил, что рыцари-итальянцы очень рады приветствовать на Родосе еще одного члена прославленной семьи дель Каретто. Мысль о том, что его считают заменой дяди, вызвала у Антонио усмешку. Между тем второй мужчина просто пристально смотрел на Антонио и заговорил лишь тогда, когда посчитал, что итальянский рыцарь закончил свою речь.

— Меня зовут Жан Паризо де Ла Валетт, — сказал он по-французски. — Я личный секретарь Великого магистра.

Антонио представился, подумав про себя, что этот француз, который был старше его не более чем на семь или восемь лет, казалось, остро чувствовал свою принадлежность к дворянам.

Ла Валетт был худощавым, но при этом высоким и красивым мужчиной, и в его жилистом теле чувствовалась сила. Резко очерченные скулы, хотя все еще излучали молодость, казалось, были выточены острым лезвием и придавали лицу благородство. Блеск узких миндалевидных глаз не угасал независимо от того, на кого смотрел юноша. Его манеры, скорее высокомерные, нежели изящные, однако же, не заставляли окружающих испытывать неловкость. Его высокомерие не выходило за рамки приличий. Даже при первой встрече можно было почувствовать, что этот молодой человек из именитого рода Оверни относился к особой породе. Антонио понял, что перед ним образец «целомудренного рыцаря», который когда-то заслужил хвалу всей Европы, но в Италии встречался уже редко.

— Вам предстоит встретиться с Великим магистром. Завтра утром я приду на итальянский двор, чтобы сопроводить вас, — сказал Ла Валет, после чего повернулся и ушел.

Оставив своего слугу с багажом позади, Антонио последовал за итальянским рыцарем через ворота и попал в город. Улицы, вымощенные мелкими камнями, напоминали небольшие итальянские города. Однако лавочки, которыми были усеяны обе стороны улицы, придавали ей скорее восточный, нежели европейский колорит. Чуть дальше, прямо у выхода на открытую площадь, стояло большое здание, стиль которого был явно навеян готикой, но, возможно, из-за того что оно было построено из песчаника, оно не выглядело западным. Над башнями по обе стороны от входа развевался флаг ордена Святого Иоанна. Это величественное здание служило госпиталем. Рыцари ордена Святого Иоанна в отличие от тамплиеров или тевтонских рыцарей изначально посвятили себя исцелению больных.

На Родосе, как и в Западной Европе, существовала традиция размещать на фасаде здания герб того, кто его построил. На доме итальянских рыцарей, где Антонио предстояло провести первую ночь, парадную дверь украшал герб семейства дель Каретто.

Рыцарские дома — как для итальянцев, так и для выходцев из Оверни, Прованса, Иль-де-Франс, Арагона, Кастилии, Англии и Германии — отличались друг от друга размером и внешним видом, но их внутреннее устройство было одинаковым. Внизу размещались конюшни, оружейный склад, сарай и комнаты слуг. На втором этаже, куда из внутреннего двора вела винтовая лестница, находился зал для собраний, служивший также столовой и окруженный множеством комнат. Это были комнаты рыцарей, в которых им надлежало проживать в первый год их пребывания на острове. Потом рыцарям разрешалось жить в городе. Венчала здание крыша в арабском стиле.

Хотя устройство рыцарских домов было похоже на устройство западных монастырей, здесь царила совершенно другая атмосфера. Рыцари пользовались только самыми изысканными серебряными приборами, на каждом из которых был вырезан семейный герб. Кровати, рядами стоявшие в комнатах, покрывал черный бархат, на каждом покрывале серебряными нитками был искусно вышит семейный герб. Легкие пеньковые простыни зачастую были украшены геральдическими знаками рыцарей.

Антонио был не единственным гостем в итальянском доме в ту ночь. Другой приезжий не отличался знатностью. Он был родом из Бергамо, города на севере Италии, находившегося под властью Венеции. Габриэле Мартиненго был инженером, знающим толк в возведении крепостных стен. Генуэзский корабль, на котором приплыл Антонио, делал короткую остановку в тени пустынного мыса, как раз перед тем как проплыть вдоль южного берега Крита. Единственная цель этой остановки заключалась в том, чтобы встретиться в назначенном месте с Мартиненго, который сбежал с острова на лодке.

Едва голова Антонио коснулась подушки, он уснул здоровым сном молодого человека, совершенно не подозревая, что Мартиненго, которому было уже за сорок, скоро станет его близким другом.

На следующее утро Антонио буквально вздрогнул при виде изобилия красок острова: накануне в сумеречном свете он этого не заметил. Антонио знал, что название Родос означало «цветущие розы», но все же теперь, по прошествии полутора тысяч лет, пышные розы античных времен уже не были столь поразительными. Темно-зеленое поле украшали ярко-красные бугенвиллеи, малиновый гибискус, красный и белый олеандр и желтые лимоны. Белые как снег цветы миндального дерева, наверное, осыпали остров с ранней весны.

Чувствовался легкий ветерок. Ветра, свирепствовавшие в море, стихали в защищенном стенами городе. Небо было таким голубым, что, казалось, если ткнуть в него пальцем, на нем останется пятно; насыщенный зеленый цвет кипарисов резко выделялся на фоне этой синевы. Для строительства на острове использовали местный камень — песчаник, поэтому большинство зданий в городе было нежно-желтого цвета. Каменные стены не были обработаны, но это не делало их грубыми. В общем, перед Антонио был залитый солнечным светом южный остров.