Вольный странник - Дэннис Фун

— Что ты имеешь в виду?

— В моей следующей пьесе — «Ошибка клирика», мне может понадобиться парочка дополнительных актеров. Один туповатый недоучка-клирик, по всей видимости, становится причиной смерти всех, кто с ним имеет дело. Вам это интересно?

Роун побледнел.

— Но мне никогда раньше не доводилось заниматься лицедейством!

— Тебе только будет нужно откинуть копыта и сделать вид, что ты помер, но так, чтобы при этом все животы надорвали от хохота. Ты ведь сумел пережить набег наемников, жизнь с этими мерзкими братьями, отравление шипами ползучей лозы и странствия по Пустоши. Не думаю поэтому, что тебе будет трудно закатить глаза и вывалить изо рта язык.

— А что будет делать Мабатан?

— У меня есть дар — я буду барабанить, — ответила девушка.

— А я могу сыграть что-нибудь на флейте, — с готовностью предложил Роун.

— Ну ладно, — проговорил сказитель, нарочито глубоко вздохнув, — может быть, и удастся обойтись без одного дополнительного актера. Ну а ты можешь на что-нибудь сгодиться?

— Я могу замолвить за друга словечко, — ответил Лампи. — Недавно Роун дал концерт пожирающим людей растениям. Он их просто загипнотизировал.

Камьяр рассмеялся.

— Это может нам очень пригодиться, если принять в расчет ту аудиторию, перед которой мы будем выступать. — Он склонился к Лампи: — Друг мой, ты даже представить себе не можешь, какую роль я уготовил тебе.

— Ты ни за что не решишься выпустить на сцену жертву лесных клещей, — ответил Лампи, скорчив рожицу.

Сказитель широко улыбнулся и хлопнул его по спине.

— Именно это я и собираюсь сделать! Потрясающая мысль! Ты только представь себе: безалаберного клирика посылают захватить для Города ребенка. Но вместо этого тупица-клирик приводит с собой кого-то, кто помирает от укусов лесных клещей! Такое представление мне могло бы принести целое состояние!

— Это не самая твоя удачная шутка, — пробурчал Лампи.

— Может быть, но это не шутка — я говорю совершенно серьезно. Ты — лучший человеческий материал, какой мне доводилось видеть.

— ВЛАДЫКИ С ДЕМОНАМИ БЬЮТСЯ БЕСПРЕСТАННО.

НЕ КАЖЕТСЯ ТЕБЕ, ЧТО ЭТО СТРАННО?

ИЛИ ВО СНЕ ВСЕ ЭТО МНЕ ПРИСНИЛОСЬ?

— НЕТ! НЕ СМЕШИ МЕНЯ! ВЕДЬ ТАК СЛУЧИЛОСЬ!

— МНЕ КАЖЕТСЯ, Я ДЕМОНОВ НЕ ВИДЕЛ.

А ТЫ? — А Я НЕ ДУМАЛ, ЧТО КОГО-НИБУДЬ ОБИДЕЛ.

ПРЕДАНИЯ СКАЗИТЕЛЕЙ

Видения ее были безжалостными и неумолимыми. Огненные сполохи, мокрое от слез мамино лицо прижимается к ее щеке. Она видела все это постоянно, даже с открытыми глазами.

Есть лишь один способ это прекратить.

Нет, я обещала Виллуму.

Тебе не кажется, что он такой же, как все? Неужели ты не понимаешь, что он вертит тобой как хочет? Он использует тебя лишь ради того, чтобы пробраться на самый верх.

Нет, он мне предан. Он хороший. Это Дарий с Владыками хотят меня использовать.

Разве тебе не ясно, что Виллум спит и видит, как бы стать Владыкой? Ты ведь сама говорила, что не знаешь, кто он такой.

— Нет!

Она пришла в себя от собственного крика. Подойдя к рукомойнику, плеснула на лицо воды. Почему ее постоянно преследуют эти сомнения? Виллум — единственный человек, который ей здесь помогал. Как будто…

Она почувствовала, что кто-то стоит у дверей ее покоев. Кто бы это мог быть? И сколько времени он там стоит? Стоув накинула халатик, надела шлепанцы и мрачно отворила дверь. За ней стояли клирики.

— Что вам надо?

— Мы здесь лишь для того, чтобы служить тебе, Наша Стоув. Тебя ждет Архиепископ.

— Он плохо себя чувствует?

— Он просит тебя к нему прийти.

— Мне нужно привести себя в порядок.

Позвали Гвинет, но Стоув была настолько погружена в свои мысли, что сразу даже не заметила служанку, смиренно стоявшую у двери.

— Платье цвета мяты, — бросила Стоув.

Гвинет покорно прошла к огромному стенному шкафу. С ней, должно быть, провели такую беседу, что теперь она даже разговаривать боится.

Служанка принесла бледно-зеленое платье, помогла Стоув его надеть, а потом застегнула несколько десятков малюсеньких жемчужных пуговичек. Это было именно то платье, которое она надевала, когда ее впервые представили народу как Нашу Стоув. До того дня — как давно это случилось? восемь месяцев назад? — она была лишь воспитанницей Архиепископа. Дарий сам сказал тогда, каким должен был быть ее наряд. Стоув хорошо помнила, как он смотрел на нее на последней примерке — будто она была его творением.

— Я нужна тебе еще, госпожа? — спросила Гвинет, пятясь к двери. Махнув рукой, Стоув дала служанке понять, что она может идти, а сама быстро вышла к клирикам.

Звук шагов гулко раздавался в пустынном коридоре. Девочка пыталась предугадать возможную причину вызова к Старейшему, в голове ее царила неразбериха смутных, неясных опасений.

А если пересаженные органы у него не прижились? Человек в возрасте Старейшего не может рассчитывать на вечную жизнь, как бы сильно он ее ни желал. Может быть, он какую-нибудь заразу подхватил? Неужели Дарий помирает? Ты ведь совсем не хочешь, чтобы он помер своей смертью без твоей помощи — так он лишит тебя наслаждения местью.

Стоув остановилась у прохода с прозрачными стеклянными стенами, который вел в медицинский комплекс.

— Мы разве не к Дарию идем?

— Он уже не в Отделении регенерации, — ответил Стоув один из клириков и сделал ей знак дальше следовать за ним.

Значит, его перевели.

Уже?

Он еще силен. С чего это, интересно, она вдруг подумала, что он может сыграть в ящик? Теперь ей было ясно, куда они направлялись.

Клирики остановились у входа в кабинет Старейшего, когти на дверных ручках грозно поблескивали тусклыми отсветами.

— Заходи, Стоув!

Голос у него был зычный и настолько самоуверенный, что ее аж передернуло. Он у себя в кабинете, причем в добром здравии. Как же она могла себе позволить прийти к нему настолько неподготовленной? Стоув глубоко вдохнула, чтобы напитать силой каждую клеточку тела, потом направила воздух в самое средоточие своего существа, ощутив его целостность. Войдя в комнату, она про себя поблагодарила Виллума за настойчивость, с которой он заставлял ее делать упражнения по медитации. Раньше она и не подозревала, насколько глубокий смысл заключался в каждом его слове. Дарий поднялся с кресла, осклабив в улыбке вставные зубы.

— Что с тобой, моя дорогая? Ты бледная как полотно.