Послевкусие - Мередит Милети

— Конечно, есть, — отвечает Рут и, порывшись в сумочке, достает оттуда карточку с правилами. — Правда, я давно не играла и, наверное, все позабыла, но я с удовольствием к вам присоединюсь, если вы согласитесь терпеть мое общество, — говорит она, улыбаясь так, словно выиграла в лотерею.

— Чему ты улыбаешься? — спрашиваю я, когда Лия уходит.

— Шах и мат, — тихо отвечает Рут.

Энид Максвелл, редактор кулинарного раздела «Постгазет», прислала мне официальное письмо, в котором благодарит за интерес к своему разделу. В настоящее время, пишет она, вакансий на место критика нет, но мои замечания будут непременно учтены. Письмо выглядит несколько странно: такое впечатление, что автор просто пытался заполнить тремя жалкими строчками весь лист. Даже свою подпись Энид поставила размашистым почерком с завитушкой на конце — наверное, чтобы она также заняла больше места. А мне казалось, что письма журналистов должны отличаться красноречием.

Моя первая реакция — разорвать письмо на мелкие клочки и сжечь. Если я его порву, можно будет притвориться, будто его и не было, а когда доктор Д. П. попросит меня отчитаться за мои «дела-заботы», как она их называет, я отвечу, что ничего не получала. Последнее время она начала намекать, что я излишне вспыльчива и действую слишком прямолинейно и что мне следует быть более гибкой и настойчивой. Она относится к тем женщинам, которые любят говорить мало, но выразительно, поэтому в речи часто использует образные клише — это позволяет ей донести мысль, используя минимум средств. Каждый раз, когда я, по ее мнению, отвлекаюсь, она бросает какую-нибудь такую фразочку, а потом спокойно сидит, рассматривая свои ногти. В прошлый раз зашла речь о том, что за три недели я удосужилась выслать всего одно резюме. Доктор сказала, это можно объяснить только тем, что я не хочу себя утруждать. Я ответила, что просто заняла выжидательную позицию и смотрю, как будут развиваться дела в «Пост-газет», и только потом начну атаку на рестораны Питсбурга. Доктор заметила, что складывать все яйца в одну корзину — обычное для меня дело. Я ведь и раньше так поступала, верно? Я отдавала всю себя «Граппе» и Джейку, и чем все это закончилось? Я полностью исчерпала свои эмоции, а нужно было хоть что-то оставить про запас, лично для себя. Вот почему, осторожно сказала доктор, я чувствую себя такой потерянной и опустошенной.

Тогда я сказала, что брак — он как суфле. Готовить его нужно с любовью, точно соблюдая все пропорции и условия, ну и, конечно, под руководством умелого и талантливого повара. И если ты не в состоянии сложить все яйца в корзину совместной жизни, тогда нечего все это и затевать. Закажи суфле в ресторане, и дело с концом. Правда, вслух я этого не сказала, только подумала, и теперь жалею.

Сегодня, все еще мучаясь от обиды на «Пост», я решаю, что домашнее задание может подождать. Мне было задано составить список ресторанов, где я хотела бы работать, и изучить состояние рынка на предмет обслуживания вечеринок. Вскоре я прихожу к выводу, что меня не интересует ни то ни другое.

Позднее, когда я рассказываю об этом доктору Д. П., она кивает и спрашивает почему.

— Но послушайте, — говорю я, — я управляла и владела одним из самых успешных ресторанов Нью-Йорка и давно прошла ту стадию, когда соглашаешься работать на других. К тому же, если вы еще не заметили, я не слишком умею ладить с людьми.

Доктор смеется.

— Так открывайте свой ресторан, Мира. И вовсе необязательно создавать четырехзвездочное заведение. Это может быть чайная, кафе, магазин деликатесов, что угодно! Решать вам.

От злости я бью кулаками по диванной подушке. Опять то же самое!

— Я… я не желаю заводить новый бизнес.

Доктор склоняет голову набок и смотрит на меня с иронией.

— Но ведь это неправда. Вас же вдохновила мысль стать ресторанным критиком. Заняться чем-то совершенно новым.

Очевидно, язык моего тела подсказывает ей, что эта альтернатива уже в прошлом, и доктор сейчас же набрасывается на меня:

— Так что же вам ответили в редакции газеты?

Я отвечаю не сразу. Я ерзаю на месте и смотрю в потолок.

— Мои предложения в данный момент их не интересуют.

Мой голос звучит натянуто и сухо, как письмо из редакции. Внезапно я чувствую, как к глазам подступают слезы.

— Ясно, — спокойно говорит доктор и придвигается ко мне. — Я понимаю, Мира, для вас это настоящий удар. Сочувствую.

Я жду, что она скажет по поводу всех яиц в одной корзине, но она молчит.

Я начинаю плакать, хоть это просто нелепо. Я сжимаю кулаки и заливаюсь настоящими слезами, потому что получила три строчки формального отказа в работе, на которую, по большому счету, и не могла претендовать.

Доктор молча смотрит на меня, покусывая губу, затем протягивает мне бумажный платок.

— Что вам было труднее всего, когда вы управляли «Граппой»?

Я сморкаюсь в платок. Что было труднее всего? Да кто его знает, все было трудно.

— Трудности приходилось преодолевать каждый день. Управлять рестораном — дело нелегкое. А когда мы только начинали, вообще был кошмар — несколько недель до открытия и несколько после спать приходилось не больше пары часов в сутки.

— И все-таки вы выдержали и добились успеха. Наперекор всем трудностям, верно?

— Да, но тогда нас было двое. Мы были вместе. Одной мне не справиться.

Я громко всхлипываю и бросаю на доктора смущенный взгляд. Не могу поверить, что я превратилась в обычного, рядового пациента, который сидит и горько плачет в кабинете врача.

— Мира, не дайте Джейку лишить вас еще и этого.

Доктор произносит это тихо и мягко накрывает ладонями мои сжатые кулаки. И хотя ее голос спокоен, в нем чувствуется какое-то напряжение, очень похожее на гнев.

В холле «Хайлэнд Тауэрс» расположен магазин деликатесов, он же кафе, под названием «Кулек». Сначала я планировала зайти в «Ла Форе», и там приятно перекусить, и даже пригласить Ричарда, но после занятий с психологом я настолько выдохлась, что едва добираюсь до кафе на первом этаже. Я заказываю жаренный на гриле сэндвич «Ройбен» и жареную картошку, даже не заглянув в меню.

Официантка выкрикивает заказ повару и наливает мне стакан воды, пролив часть на щербатый столик. Повар начинает бурчать, что уже почти два часа дня, но официантка бросает на него испепеляющий взгляд.

— После двух у нас только пирог, кофе и лимонад, но ничего, милашка, не волнуйся, — успокаивает она меня, — сейчас еще без пяти.

На официантке коричневая униформа с белым воротничком и манжетами. У нее длинные, искусственно наращенные ногти, покрытые розовым лаком, на всех десяти пальцах по дешевому серебряному кольцу. Я пытаюсь представить себе, как я, в грязном белом фартуке и наколке, орудую возле гриля, одновременно принимая заказы от официантки, годящейся мне в бабушки.