Хобо - Зоран Чирич

Раскалившееся солнце сидело на корточках на самом верху небесного свода. Его смолистый свет падал медленно, затвердевал и заполнял трещины и выбоины в асфальте. Вокруг меня сменялись грязные городские пейзажи цвета счищенной ржавчины. Никто ничего не соображает. Люди берут пример с космоса, они даже не пытаются походить на прохожих. Растерянно смотрят вокруг, как будто только что сошли с поезда, таща свои бледнолицые телеса и багаж, набитый хорошими манерами. Это был один из тех жарких сентябрьских дней, когда каждый чувствует себя жалким. В довершение ко всему, весь город пропах печеным перцем.

Слившись с собственной тенью, я все больше чувствовал себя бедуином с непокрытой головой, и вскоре был вынужден укрыться в подходящем прибежище. На террасе «Ямбо Дака» я застал атмосферу мексиканского стонда. Хоть полуживой официант и не был в сомбреро. Я слушал, как постукивают в моем стакане кубики льда. Они таяли так быстро, что я даже не успел распробовать вкус черногорской лозы. Только я охладил свой рот как к моему столу подошел один похожий на жердь хомбре[35]. У него на голове была синяя бейсболка, которая не могла скрыть гнойного прыща на носу. Я узнал в нем одного из обитавших в «Лимбе» клещей. Он даже не заметил, что я не предлагал ему сесть.

«Слыхал последние новости?», с ходу начал он, шипя пеной в уголках рта. Похоже, жара и гнойник на носу усугубляли состояние этого психа. Какие еще новости, скользнул я по нему взглядом и махнул официанту, чтобы принес еще порцию льда с лозой. Хомбре ни в коем случае не производил на меня впечатления футбольного фаната. А другие новости меня не интересовали. Развалившись, я сцепил руки за головой. Пот с затылка и пот с ладоней смешались, заливая мою черепушку. Я надеялся, что он правильно истолкует то, что я пялюсь на пламенеющий над головой зонт, и отвяжется сам, отвалится как корка с зажившей раны. Но хомбре не отказывался от своих намерений. Он наклонился ко мне, положил руки на стол и с драматическим выражением лица уставился на свои растопыренные пальцы. Хриплым шепотом он сообщил: «Баронова герла подожгла себя».

«В каком смысле подожгла?», спросил я очень внятно, подчеркивая каждое слово и каждую паузу в этой фразе. Я не понимал причины своего недоумения, и это меня беспокоило.

«В прямом», сказал хомбре, «облилась одеколоном и подожгла себя. Под утро, в норе у Таски. Ей совсем крышу снесло. Говорят, еще немного, и был бы настоящий пожар, во всем доме. Повезло, что она там была не одна. На самом деле, там была очень крутая туса. Группак, ну и все такое. Под конец все реально вырубились, только Деан и Таски оставались в сознании. Они и услышали, как она начала верезжать: «Эвтаназия, эвтаназия!». Рванули к ней, там — факел, но они кое-как погасили». Он говорил как разбуженный лунатик, выглядел примерно так же.

«И?» Пот стал холодным и прямо капал с меня. Я заметил влажные пятна на своих брюках.

«И ничего. Успели вовремя погасить», доверительно сообщил хомбре, находящийся в состоянии короткого замыкания.

«В каком смысле, успели вовремя?». Капли пота затвердевали и становились колючими, как металлические опилки.

«В том смысле, что не разгорелся настоящий пожар», жердь склонялся ко мне все с большим доверием. «Ты не знаешь что ли, что и Барон там был, когда полыхнуло? Говорят, он был в полной отключке и наверняка бы сгорел, если бы они не заметили, что эта ненормальная учудила».

«А она?». Я стиснул зубы. «Выжила?». Горло у меня пересохло, кровь вся бросилась в ноги. Но виду я не подал.

«Не было никаких шансов. У нее голова обуглилась еще до того, как они привели в порядок квартиру и вызвали скорую». Он вздохнул с притворной жалостью. «Погано, да?»

«Не знаю», процедил я, «я пока еще не пробовал себя сжигать».

Он отшатнулся и посмотрел на меня так, как будто понял, что бывают такие вещи, которых ему никогда не дано понять.

Я сконцентрировал все свое внимание на его чирье. Выдавливать смысла не было. Прыщ без гноя и корня. Хомбре их выращивал. Без чирьев его лицо было бы пустым, а душа у него и так черна от угрей. У меня на глазах его воспаленная кожа побледнела, и он испарился, будто его сдуло с лица земли Божьей волей и вихрем сложных, смертоносных сплетен.

Наконец-то я смог допить свой стакан. И еще несколько. Я наблюдал за серой полинявшей кошкой, которая обтиралась о стулья и была в гораздо лучшей форме, чем любое домашнее животное, которому выпало несчастье оказаться выброшенным на нишвилские улицы. Ни она, ни я пропасть не могли.

Два самоубийства в одной жизни. Перебор. Я расплатился за выпивку и потащился в «Лимбо». Отлично, зеленая «вектра» блестела на парковке. Машина была мне нужна.

В клубе я застал тех, кого обречен был застать. Напряженных и несколько пришибленных свежей смертью. Они скупо пересказывали друг другу, что слышали, некоторые — и что видели. Вентиляторы почти расплавились от знойного, как в пустыне, дня. В такую жару все валится из рук. Я даже перестал чувствовать свой ТТ. Полезный в любой ситуации, он расплавился, чтобы защищать теперь мою правую почку. Я вместе со всей командой успешно уничтожал выпивку, время от времени участвуя в болтовне и делясь шокирующими подробностями. Кто-то сказал, что «телка сорвалась» после того, как Барон сообщил ей, что договорился, чтобы ее взяли работать стриптизершей в «Саламбо». Это выглядело реалистично и, похоже, вполне могло пробудить в них сожаление и печаль. Да, похоже, Даница лишила их очень, очень волнующего развлечения. «Какая неблагодарная курва. Ай!ай!ай!». «А разве бывают не неблагодарные курвы?», резюмировал один из обделенных. Я кивал головой задумчиво и загадочно, так что казался им тоже потрясенным несостоявшимся разнузданным развлечением.

Потихоньку я добрался до Томи, главного бармена и по совместительству разводящего часовых. У него были ключи от машины. Я сервировал ему историю про аптекаря Джоцко, он знал его, потому что «служащие клуба» через его окошко имели свободный доступ к трамалу, метадону и аналогичным препаратам из «гуманитарной помощи», которые Барон поставлял ему по отпускной цене вместе с покупателями без рецептов. Итак, наш дилер-фармацевт тянул с оплатой рекламы на «Радио Барон», и мне нужно его обработать, а это значит, что, возможно, покидать его аптеку мне придется очень быстро. Так что машина мне просто необходима. Ведь когда схема уже разработана, оборот денег и должников не должен прерываться. Впрочем, Томи хорошо знал правила службы, и мне только нужно было следить за тем, чтобы мое блаблабла не начало звучать как просьба. Когда дело зовет, особо убеждать некогда.

«Разберись со стариком, как бы он там не подсел на нашу наркоту», пошутил Томи, сунув мне связку ключей. За это мы с ним и чокнулись, и опрокинули залпом. Меня передернуло, я впился зубами в ломтик лимона, высосал сок, выплюнул в пепельницу корку, вышел в душный день и сел в еще более душную «вектру».

Я поехал к Соборной церкви. Прошел через открытые ворота из заостренных наверху металлических прутьев, украшенных крестами. Бетонная дорожка была усыпана расколовшимися зелеными грецкими орехами. Справа стояла вкопанная[36]церковь Святого Архангела, там моя мать ставила свечи во время поста. Над всей территорией царило древнее дерево грецкого ореха, крона которого достигала колокольни. Я редко бывал здесь, и сейчас чувствовал дискомфорт. Прошел мимо главного входа и зашел внутрь через боковой, осторожно оглядываясь по сторонам без какой-либо ясной причины.