Земля мертвых - Александр Прозоров

— А к новгородцам пошто людишек посылали?

— Они тоже… — про избиение Новгорода Иваном Грозным студент знал, и участие новгородцев в заговоре показалось ему вполне убедительным.

— О чем крамолу замысливали?

— Власть захватить хотели, — выдал Артур единственную версию, пришедшую ему в голову. За власть боролись все и во все времена.

— Власти захотели? — заметался воин по комнате. — Неужели государя сбросить? Кто?

— Новгородцы, — в голове Конанова сложился план, как избежать дальнейших пыток. Главным в плане было продемонстрировать свою полную искренность. — Новгородцы задумали царя скинуть. Нас на разведку привели. Узнать, заметят войско или нет. А провел Волошин, он и с новгородцами договаривался. Но о чем, я не знаю. Не допустили меня к разговору, только привели на Неву и увели. А откуда — не знаю. Заворожили меня. Больше не знаю ничего, клянусь! Что знаю, все рассказал. И про измену Волошина, и про новгородскую измену. Больше мне ничего не говорили. Меня и в Кронштадт не взяли, бросили. Чтобы тайны не раскрыть…

Свести государя с престола! Такая измена никак не укладывалась у Зализы в голове. Да, все новгородцы в душе крамольники. То помощь в войне с врагом не окажут, то литовцев к себе на стол позовут — но поднять руку на государя! А Волошин? Неужели служилый боярин Волошин на такое способен?!

— Капитон! — окликнул татя опричник. — Чародея с дыбы сними, снадобий лечебных ему дай. Живым он надобен. А допросные листы… Допросные листы пока спрячь. Сличить их хочу. Второго языка с пристрастием расспросить надобно.

Отдав распоряжения он выскочил из допросной избы на улицу и сгоряча едва не приказал засечникам седлать коней, но вовремя посмотрел на небо. Солнце уже уходило далеким ганзейским городам, а к святой земле подступала ночная мгла. Дабы не пробираться темными тропами, и не пугать ночные деревни следовало воспользоваться гостеприимством воеводы Кошкина по крайней мере до утра.

Как известно, на Руси все дороги ведут в Белое море. В Невели, или в Великом Устюге, на Валдае, или в Великих Луках, в Вельске или Каргополе спустит хозяин лодку на воду, нагрузит товаром — а течение все одно вынесет его али прямо к Холмогорам, к Онеге, али к Мезину. Либо вынесет к богатому Новагороду, откуда в те же Холмогоры что ни день уходят крутобокие ладьи. Двина, Печора, Онега, Мета, Шелонь, Ловать, Сухона, Свидь и другие полноводные реки, добирающиеся чуть не до Москвы, позволяли отправить в страны сумрачной Европы свои суда или товары жителям Суздаля и Твери, Галича и Костромы, Ярославля и Владимира.

Торговые люди богатых Персии и Индии, Колхиды и Бухары, Аварского ханства и Китая, не распродав шелка и пряности в шумных русских городах, перетаскивали свои корабли по привычным накатанным волокам, и спокойно катились вниз по течению все туда же — в Новгород, Холмогоры и дальше, холодным и страшным для пиратов, а потому безопасным Северным морем на запад, к Англии, Франции, Германии, Португалии. В Белое море ведут на Руси все водные пути — а других дорог и не дал Господь поросшим вековыми лесами землям. По рекам спускаются летом корабли мимо невероятно высоких кедров и сосен, вздымающихся на берегах, мимо густых буреломов и не знающих топора чащоб; а когда приходят морозы — по рекам же прокладывают зимники, и тянутся сани мимо заваленных снегом в рост человека кедрачей и болот.

Однако, отдав все реки северо-западной Руси озеру Ильмень и возвышающемуся над ним древнему Новагороду, Господь лишил их Псковское и Чудское озера. Впадающая в них река с гордым названием Великая, ухватывает лишь самый краешек земель. Себеж, да Вышгородок, Чихачево, Новоржев да Пыталовка — вот и все города, что готовы по этой реке товары свои везти. Крепости есть еще: Остров, Опочка — да какая с крепостей торговля?

Соседний Порхов, полсотни верст от псковских стен, да и тот по реке Шелонь свой лен да пеньку в Новагород, а оттуда в Холмогоры отправляет. Вот и получается, что как не стараются псковские купцы да бояре, как их думы головы не ломают, а не сравниться с ближними своими соседями ни Пскову, ни Нарве с Ивангородом, ни тем более Яму и другим селениям.

Но не принимают горькой правды местные бояре, от злости да обиды такие порой указы отписывают, что порой сами потом не рады. Любчане, например, в семь тысяч сороковом году запретили своим купцам торговать в Нарве под страхом отнятия товара, да полного запрета преступившему закон купцу коммерцией потом заниматься. Выгоды от этого указания никто, кроме ливонских купцов, не получил — но когда Зализа застукал в Нарве на торгу любчанского гостя Илью Баженова, тому оставалось только зубами скрипнуть, да улыбку на губы свои натянуть.

Разумеется, торгового человека Баженова опричник на суд не отдал, и даже грамотку для него исхлопотал, в куземские купцы зачисляющую, но с тех пор Зализа стал у Ильи Анисимовича частым гостем.

Поначалу опричник жалел купца, волею судьбы оказавшегося на путях Варяжского моря.

Торговля тут, как известно, небогатая, а вот народы населяющие, берега, дикие — а потому пиратство царит безграничное. Новгородцам до здешних вод интереса нет, московскому государю недосуг, а потому порядка навести некому.

Однако осевший стараниями Зализы в Куземкино, в двух десятках верст от устья Луги, Баженов очень быстро отстроил себе дом в два жилья с теремом, поставил склады и вроде даже заказал себе новую ладью вдобавок к старой, и как-то неожиданно оказался помощником местного посадника.

Построенная навроде новгородской ладья, помимо груза, брала на борт до сорока мужиков, если не сказать прямо — ратников. Сила, по дикарским мерам, огромная — и Зализа тихо предполагал, что купцу не раз приходилось вдали от берегов удачно пощипать тех самых пиратов, что зарились на его простенькую с виду лодочку.

Впрочем, как общаются торговые люди с лихими на неспокойных волнах Варяжского моря опричника не касалось — у него и на берегу дел хватало. А вот торговая грамота купца и его зарубежные интересы в Германии и Ганзе не раз оборачивались для Семена интересными вестями.

Возможно, Илья Баженов за прошедший год стал в десятки, если не сотни раз богаче Семена Зализы — но Зализа был человек государев, он символизировал собой волю Ивана Васильевича, и за спиной его скрывалось могущество московского царя и всей Руси, а потому именно купец Баженов низко склонился в дверях, перед нищим порубежником.

— Здоровья тебе, Илья Анисимович! — дружелюбно кивнул в ответ Зализа. — Вижу, одна у тебя ладья у причала стоит. Где же вторая? Никак уже с товарами за море ушла?

— Уйдет разве? — не удержался от возможности побрюзжать купец. — Кормчего толкового не найти. Как конопатить закончат, придется сразу двумя ладьями в Ганзу плавать. Да что же ты в дверях стал, Семен Прокофьевич? Проходи в дом, садись у стола. Марья ужо на стол накрыла, тебя ждет.

Разумеется, Зализа мог так же легко, как вывел Баженова в люди, разорить его до гунки, потому купец его все-таки побаивался. С другой стороны, Илья Анисимович в раздорах с тиунами и мытарями нередко прикрывался именем Зализы, и Семен смотрел на это сквозь пальцы.