Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

– Валерий, – шепчу я, – может, в плен возьмем и отведем в лагерь?

– Чтобы банда Габриэля издевалась над нами? Струсил?

– Какая может быть трусость, когда мы действуем наверняка.

Больше говорить не пришлось. Немцы – в десяти метрах. Мы нажали на курки и…. у обоих осечка! Металлический звук курков заставил немцев повернуть головы в нашу сторону. На их лицах был ужас, но сделать они ничего не смогли: пауза продолжалась доли секунды, когда заговорило наше оружие. Валерий дал короткую очередь по туловищам, я целился в головы.

И мы, перепрыгнув через кювет, собрали трофеи: 2 винтовки, 2 ножа, 2 солдатские книжки, бумажники с фотографиями и деньгами, часы, ремни с патронниками.

Посмотрели на убитых – одному лет тридцать, другому – около сорока. Оба худощавые, чернявые.

На дороге зашумел мотор, мы обернулись – на холм поднимался трактор, он был метрах в пятидесяти от нас. Тракторист, увидев страшную картину, быстро развернулся. А мы бросились за поленницу и – в лес. Бежали быстро и долго – надо было выйти из зоны возможного контакта с собаками. Через час были в районе деревни Веллексон, где Валерий при форсировании речушки потерял один магазин к стеновскому автомату и, сколько ни нырял, разгребая ил на дне неглубокой реки, – магазин не нашелся.

На опушке леса мы разглядывали свои трофеи. В бумажнике старшего немца были семейные фотографии, при виде которых сердце пронзила жалость. Жена, два младенца в коляске, двое лет по семь – у коляски, а один, годиков трех, в руках на груди у полной женщины. Всего лишь час назад от моей руки она стала вдовой… Я почувствовал себя преступником.

– Поговорю с Алисой и буду ходить только на железные дороги, а засады из-за угла не по мне. Я чувствую себя убийцей, палачом, – обратился я к Валерию.

– Неженка ты, как я посмотрю, давай лучше в «подкидного дурака» сыграем, – усмехнулся он.

В числе трофеев оказалась колода карт, и мы раза три сыграли. Больше я не мог. Лег на траву и, наблюдая за плывущими облаками, размышлял о случившемся.

Вечером мы зашли к знакомому по первому переходу пекарю, выпили хмельного сидра и пошли переправляться через Сону.

Хотели пройти через мост, но, к счастью, во время обнаружили патруль и переправились где-то выше моста.

Переплывать пришлось три раза (много трофеев). Плавали вместе, осторожно, на спине, и, приближаясь к берегу, не знали, что нас там ожидает. Но обошлось.

Рано утром 8 мая мы, хоронясь от постороннего глаза, подходили к лесу, в котором базировался отряд.

Доложили обо всем. Ребята у костра слушали внимательно, разглядывали наши трофеи. Очень беспокоился юноша-итальянец, который не понимал, о чём мы говорим, и всё время переспрашивал.

Первым изрёк свое мнение Фёдор:

– Убили двух немцев и своих двух потеряли – баланс неутешительный…

Сказать в своё оправдание нам было нечего. Вспыхнул спор: кто-то говорил, что на войне как на войне, и не разделял скептицизма и пессимизма Фёдора. А Габриэль, Григорий-калужский, Костя, Иван Недвига и Яков поддержали его.

Фёдор слушал и молчал.

Часов в десять пришла Алиса. Выслушав нас, поздравила отряд с началом боевых действий. Объяснила причину потери двух французов и нашу с Валерием ошибку:

– Вы не должны были отпускать их в деревню с оружием. Они молоды, горячи, не воевали, и в них ещё много романтики.

Фёдору, пытавшемуся говорить о бессмысленности потери, она ответила так:

– Мы взялись за оружие, чтобы воевать, а это значит, что потери неизбежны. Но их должно быть как можно меньше. Надо тщательно готовиться к любой операции, больше внимания уделять разведке и вообще продумывать каждую деталь своих боевых действий. Не надо паниковать. За товарищей мы должны отомстить.

Алиса забрала немецкие документы и ушла. На другой день вернулась и сообщила:

– Лоран тяжело ранен и лежит дома. Марк сидит во французской тюрьме в Везуле. После допросов его передадут в гестапо. Так что надо выручать Марка, ребята!

Мы ответили, что готовы, но как это сделать?

Алиса рассказала возможный план.

– Мадам Жако должна достать план тюрьмы, и мы постараемся организовать молниеносный налет на этот застенок. Освободим не только Марка, но и других узников. Возможен подкуп работников тюрьмы. Этим займутся родители Марка. Для проведения операции нужна группа из пятнадцати человек. Оружие попросим у французов из внутренних войск. Восемь – десять автоматов они нам дадут. Окончательно все будет известно послезавтра.

После ухода Алисы Фёдор начал агитацию против участия в освобождении Марка. Из-за какого-то французишки жертвовать русскими нельзя, говорил он нам. Сражаться нам предстоит ещё долго, и не надо попусту подставлять свои лбы под фашистские пули. Фёдора поддержали всё те же – Габриэль, Григорий-калужанин, Иван и Яшка («мой» Яшка!).

Наша группа возражала против такого националистического подхода к проблеме. Напомнили Фёдору, что не далее как вчера он вроде искренне жалел ребят и ругал нас за ротозейство и легкомыслие. Это напоминание привело Фёдора в ярость, и он выкрикнул:

– Пусть идут спасать этого Марка те, кто помог ему сесть в тюрьму! А я не пойду.

Это был вызов, и мы с Валерием приняли его, сказав, что готовы идти освобождать нашего товарища. Спросили, кто пойдет с нами. Руку подняли Алексей, Гриша, Григорий-украинец, Франсуа, Павел, Николай-белорус, Костя, Николай-ленинградец и Костя из Ленинграда.

– Вот завтра мы и объявим Алисе нашу команду. А вы, друзья, можете оставаться и наложить в штаны от страха, – обратился Валерий к Габриэлю и Фёдору.

Габриэль вскочил и закричал, что сейчас же пойдет к мадам Жако и докажет ей никчемность намеченной операции.

Фёдор проводил Габриэля метров на десять от лагеря и тут же вернулся (на опушку он выходить боялся).

А я решил переговорить с Яшкой. Очень мне было обидно, что человек, с которым нас столько связывало, поддерживает наших оппонентов. Но он отказался от разговора один на один, а затевать общий спор было бессмысленно.

Вскоре вернулся Габриэль. Он был мрачен и сильно во хмелю.

– Эти бабы ни хрена не понимают в боевых делах, – буркнул он и завалился спать. Больше мы от него ничего не узнали.

Несколько дней провели в напряжённом ожидании. Наконец Алиса принесла весть – за большую взятку Марка освободили. Гора свалилась у нас с плеч.

Вскоре совершилось то, что нередко бывает в партизанщине, – поступок против совести.

В армии подобного быть не может – там всё регламентировано, на всякий чих есть устав, и если кто нарушает его, того наказывают. В войну эти законы становятся жёстче и наказание суровее. Если в мирное время дезертирство, самострел или воровство у гражданских лиц влекут за собой тюрьму, то в войну за те же проступки наказание одно – расстрел перед строем. Но в лесу закон один – собственная совесть, а у кого её нет, законом становится сила или трусость.