Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey

И в любом случае аргумент Льюиса-Файнштейна привел бы к современному экономическому росту, скажем, в Древней Греции или Китае, где норму сбережений можно было бы легко довести до 12 или 15 процентов - достаточно лишь заставить рабов на серебряных рудниках Лауриона или рабочих перед замуровыванием в Великую стену меньше есть.

Короче говоря, капитальный фундаментализм отвергнут научно, несмотря на отголоски в умах экономистов, которые хотят, чтобы он был правдой. Капитал - это вещь, которую нужно иметь. Однако когда перспективы инноваций велики, капитал для их использования легко получить в кредит. Капитал не является ограничивающим фактором, но только не в долгосрочной перспективе. Капитал для осуществления инновации может быть получен от других членов общества или предоставлен им, если институты принуждения или кредитования не засорены. Как правило, они не были забиты с древнейших времен, но контекст идей был забит. Модернизацию произвел более умный труд. Инновации умело воплощают в жизнь идею лампочки, ограниченной ответственности или конвейерной сборки гамбургеров. Слово "капитализм", с его скрытым предположением, что накопление замороженного труда делает свое дело, отмечает дю Плесси, было применено в XIX веке к системе прав собственности, координируемой ценами, прежде чем мы поняли, что инновация, внезапно вытекающая из такой древней системы, - это то, что имеет значение, и что то, что имеет значение для того, чтобы вызвать инновацию, разблокировать каналы идей, - это совершенно новая честь и свобода для буржуазии.

Шумпетер, ведущий современный сторонник инноваций как ключевого фактора, в разное время по-разному определял капитализм. В своей работе "Деловые циклы" (1939 г.) он дал следующее определение: "это такая форма экономики частной собственности, при которой инновации осуществляются за счет заемных денег". Другими словами, "мы датируем капитализм как элемент создания кредита", под которым он подразумевал банковское дело с дробным резервированием, то есть любой вид хранения денег, при котором хранитель юридически или практически не обязан постоянно держать все деньги на руках. Он отмечал, что такие институты существовали в средневековом Средиземноморье раньше, чем в Северной Европе, и поэтому он не удивился бы, обнаружив там деловые циклы - хотя, как я уже говорил, это наводит на мысль, что их нигде нельзя найти до эпохи инноваций, а затем только в тех местах, которых она коснулась. (Шумпетер, кстати, не знал, что в Азии банки появились за сотни лет до этого). В своей "Истории экономического анализа" он утверждал, что "к концу XII века большинство явлений, которые мы привыкли ассоциировать с этим расплывчатым словом "капитализм"". И все же прошло еще три столетия, прежде чем в экономическом плане возникла современность. Финансы, сбережения и инвестиции не могли иметь решающего значения, иначе Флоренция или Аугсбург (или Афины, или Пекин, или Стамбул) ввели бы нас в современный мир.

Капитализм, по определению Шумпетера 1939 года, является частью частнопредпринимательской экономики, но частное предпринимательство и инновации могут существовать без кредита, а значит, они возникают без "капитализма". Заметим, однако, что в аргументации Шумпетера речь идет об использовании бережливости, а не о ее общем объеме. Шумпетер утверждал, что бережливость используется для инноваций. Однако даже Шумпетер, новатор новаторства в анализе экономики, позволяет себе при слове "капитализм" сделать слишком большой акцент на finance. Не бережливость изменила все, как он сам заявляет в другом месте. По мнению Шумпетера, все изменилось благодаря использованию коммерческого доверия для инноваций, например, при создании Ньюкоменом атмосферных двигателей, при массовом арбитраже Ротшильда, при создании Эдисоном первого генератора на Манхэттене, в годы работы Альфреда П. Слоуна в General Motors.

Иными словами, революция в истории бережливости произошла примерно в 1960 г., когда экономисты и историки экономики с ужасом осознали, что бережливость и сбережения не могут объяснить промышленную революцию. Такие экономисты, как Абрамовиц, Кендрик и Солоу, обнаружили, что лишь небольшая часть недавнего экономического роста может быть объяснена обычной бережливостью и скупым накоплением (и даже эта часть зависела, повторюсь, в основном от инноваций, вытесняющих производительность накопления капитала). В то же время историки экономики сообщали, что в Великобритании рост сбережений был слишком скромным, чтобы объяснить многое. Саймон Кузнец, а затем и многие другие экономисты, например, тот же Чарльз Файнштейн, представили строгий учет этого факта - хотя, как я уже отмечал, будучи студентами экономических факультетов, изучающих накопление капитала, они так и не смогли преодолеть свою первоначальную гипотезу о том, что "капитал сделал фокус". В 1950-1960-х гг. совокупные статистические новости были восприняты многочисленными историками экономики Великобритании, такими как Франсуа Крузе, Филипп Коттрелл и Сидни Поллард, в подробных исследованиях финансирования промышленности. Питер Матиас в 1973 году подвел итог их работы: "В последнее время произошла значительная переоценка в оценке роли капитала". Это не преувеличение.

Историческая беда, повторяю, заключается в том, что сбережения, урбанизация, экспроприация государственной власти и другие накопления физического капитала, которые, как отмечает Джек Гуди, "на Востоке не было ничего такого, что могло бы препятствовать меркантильной, то есть капиталистической, деятельности". Как отмечает Джек Гуди, "на Востоке не было ничего такого, что препятствовало бы меркантильной, т.е. капиталистической, деятельности". Однако современный экономический рост, этот совершенно беспрецедентный фактор умножения в десятки (или сотни, если правильно измерять улучшение качества товаров) раз, - явление исключительно последних двух столетий. В XVIII веке произошло нечто, подготовившее темпо-ритмичное, но шокирующее значительное расхождение европейских экономик с экономиками остального мира.

Классическая и отвергнутая историками экономики 1950-1960-х гг. точка зрения заключается в том, что бережливость предполагает сбережения, которые предполагают накопление капитала, что обусловливает современный экономический рост. Она сохранилась в нескольких работах, таких как "Стадии экономического роста" Ростоу (1960 г.), и, что самое печальное, в "Капитальном фундаментализме" Истерли, посвященном иностранной помощи с 1950 г. по настоящее время. Убеждение заключалось в том, что если мы в течение нескольких десятилетий будем давать Гане большие суммы сбережений, что приведет к огромным капиталовложениям в искусственные озера и счета в швейцарских банках, а коммунистическому Китаю не дадим ни цента, то Гана будет процветать, а коммунистический Китай - чахнуть. Разумеется. Неизбежно. Математика на доске говорит об этом.

 

Глава 16.

 

В современных инновациях также нет ничего необычно "жадного". Великий французский антрополог Марсель Мосс в 1925 г. высказал ставшее к тому времени общепринятым, но ошибочное мнение, что "именно наши западные общества недавно сделали человека экономическим животным. . . . Homo oeconomicus не позади нас, а впереди. . . . В течение очень долгого времени человек был чем-то другим. . . К счастью, мы все еще несколько удалены от этого постоянного, ледяного, утилитарного