Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

Пейзаж, интерьер. Русская мадонна непременно просилась быть именно северной. Когда я писал, так и чувствовал — не то. Вот и отложил до зимы. Тем более Аня бы сейчас, с ребёнком на руках, смотрелась очень эффектно.

— Когда вы приостановили работу над портретом?

— Давно. В начале июня. Может быть, в конце мая…

— Можно мне пока оставить его у себя? — спросил я, заворачивая подрамник в газету.

— Вообще-то, я хотел его закончить… — Он замолчал.

И, встретив мой вопросительный взгляд, пояснил: — Валерии просил.

— Когда?

— В последний приезд, — просто ответил он.

Так мы незаметно подошли к вопросу, который я хотел задать, но обдумывал, как это лучше сделать.

— Для чего он приезжал? — спросил я словно бы невзначай.

— Не кошку похоронил, — сурово ответил Коломойцев. — Памятник надо поставить. Так разве здесь приличное могут сделать? Халтура! Работаю над эскизами… Хотелось бы что-нибудь лирическое. И чтобы проглядывало противоречие, что и есть на самом деле трагедия. — Он помолчал. — В искусстве и жизни.

— Больше у Залесского никаких дел не было? — задал я ему вопрос, как и Матюшиной.

— Обсуждали, где бы могли хорошо выполнить памятник, когда будет готов эскиз… Наверно, придётся мне освоить эту технику…

— По-моему, — вставил я, — надо иметь специальное образование. Во всяком случае, навык.

— Я занимался. Вспомнить только. Сделать две-три небольшие вещички. Я обязан увековечить память Ани…

Незаконченный портрет Залесской он согласился оставить мне на время. Я составил протокол допроса. На сей раз записывать показания Коломойцева было легче. Я уже свободней разбирался в его ужасной шепелявой дикции.

Когда Коломойцев читал протокол, я ещё раз внимательно пригляделся к нему. Но не мог обнаружить ни на лице, ни па руках ни одной бородавки. Даже родинки. Почему же прилепили парню такую неприятную кличку?

После яшинского заключения в ходе дальнейшего расследования необходимо было приготовиться к сюрпризам.

И вот следующий пришёл из Института судебных экспертиз, где я побывал перед последним отъездом из Москвы.

Заключение, в частности, гласило:

Любому человеку стало бы ясно, что это-набросок письма Залесской, обнаруженного после её смерти.

Прежде всего следовало разобраться, каким образом следы текста оказались именно на первой странице двойного листа?

Скорее всего, Залесская открыла тетрадь и стала писать, как писала бы на уроке-с первой строчки. По каним-то причинам написанное ей не понравилось. Она вырвала лист и уничтожила. С ним, естественно, выпал и последний (вторая половина).

Таким образом, получалось: мне попал в руки ВТОРОЙ и ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ЛИСТЫ.

Когда она снова принялась за письмо, то стала действовать разумнее: вырвала двойные листы ИЗ СЕРЕДИНЫ.

Вот почему окончательный вариант дошёл до нас не на ВЛОЖЕННЫХ один в другой, а на СЛОЖЕННЫХ друг к другу листах.

Более того, писала она его, отложив тетрадь в сторону.

Этим и объясняется тот факт, что на других страницах двойного листа и на обложке отпечатков не было.

Приходилось лишь сожалеть, что Залесская не подкладывала под листы тетрадь. В таком случае можно было бы выяснить, был ли ещё набросок.

Почему ещё? В целой тетради двойных листов шесть.

Как мы знаем, три ушло на последний вариант. Один — испорчен, другой — остался в обложке. Итого пять. Судьба шестого не известна. Не исключено, что его использовали раньше и к событию он никакого отношения не имеет…

Я изрядно повозился, прежде чем восстановил картину действия Залесской. Растерзал и исписал несколько тетрадей, пока не нашёл самое разумное и простое объяснение.

Итак, Аня писала письмо, тщательно все обдумывая и анализируя. Ни в коем случае не наспех. —У неё было время.

Ещё. В наброске текста, восстановленного экспертами, не было помарок.

Возможно, что, между первым и последним вариантами прошло время. Может быть, часы, а может быть, и дни. Она колебалась: писать или нет? Или обдумывала, как лучше составить письмо? Это тоже важно.

Если говорить о стиле изложения, второй текст более энергичен, закончен. Написанный тоже без исправлений, он говорит о решительности автора, о его эмоциональном настрое.

Итак, предсмертное письмо является плодом каких-то размышлений и колебаний. А не актом отчаяния в состоянии аффекта… Выходит, событие, происшедшее в ночь с восьмого на девятое июля, подготавливалось заранее.

Но кем? Кто был второй человек? Соучастник? Или убийца? Кто он? К этим вопросам и сводились все мои поиски.

Буквально сразу после получения заключения экспертизы открылся ещё один свидетель с любопытными сведениями. Так как он был несовершеннолетний, учился в третьем классе, то допрос вёлся в присутствии его классного руководителя.