Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев

– Коли так, будь по-вашему, господа послы, – чуть помедлив, произнес алырец. – Хоть и боюсь, разгневается государь. Ежели что, я вас о том предупредил.

И снова усмехнулся краем рта.

* * *

За старшего над оставшимися Добрыня оставил Богдана Меткого. Наказал быть настороже, а если начнут вдруг алырцы вызывать кого из витязей на ссору, помнить о том, что слово не нож, а до ножа доводит, и на подначки не вестись.

– Ну а коли нам тут ловушку расставили, тебя не надобно учить, что делать, – негромко сказал воевода Богдану. – Пробивайтесь к воротам, а там и мы трое подоспеем.

Добрыня был готов к тому, что выбираться из дворца придется с боем. Кто знает, как сложится разговор с Гопоном и что у того на уме. Слухи, ходившие о блажном да тяжелом норове алырского царя и о странных выходках, на которые он горазд, оказались самой доподлинной истиной.

Дивоконей своих побратимы и Дубрович вслух поручили подмастерьям мастера Стоума, а мысленно – им самим, после чего вслед за Карпом поднялись в парадные дворцовые покои по широкой лестнице, выстланной узорчатыми коврами.

Обставлен и украшен дворец Гопона был на привычный богатырям славийский лад, но его убранство крепко отдавало тяжеловесной и пестрой южной роскошью. Полутемные переходы и галереи, которыми советник вел русичей, наполнял пряно-сладкий запах иноземных благовоний и кедрового дерева. Сводчатые потолки были ярко расписаны цветами, диковинными зверьми и вьющимися травами, в стенных нишах теплились красным огоньки масляных светильников. От чернобронников было не протолкнуться и тут. Чуть ли не у каждой двери и у каждой лестницы-всхода стояли вооруженные до зубов стражники.

Это тоже было странно. Царь-рубака, воин, богатырь, прославленный громкими ратными подвигами, – и так покушений на свою особу опасается? Или и оно для пущей пышности да важности, чтобы послам князя Владимира пыль в глаза пустить?

Хорошо, если дело только в этом. У воеводы всё сильнее крепли подозрения, что по-доброму с русичами Гопон беседовать не намерен – и готовится показать послам клыки. До самых десен.

– Пожалуй, оно и лучше, Никитич, что нам переодеться с дороги не дали, – шепнул Добрыне Василий. Он хмурился, но шутить пытался даже сейчас. – В броне мы с Ваней – страшнее. О тебе я и вовсе молчу.

Царская приемная, куда Карп провел великоградцев, само собой, была обставлена со всей возможной пышностью. В тронный зал из нее вели внушительные двери из темного дуба, окованные вызолоченной бронзой, у которых тоже высилась рослая стража в вороненых кольчугах.

Народу, ожидавшего, когда его допустят пред царские очи, в приемной хватало. У вожделенных дверей толпилось десятка полтора разряженных в пух и прах вельмож, а у забранного цветными стеклами окна о чем-то негромко беседовали трое знатных воинов в темно-синих туниках, явно державшиеся особняком от прочих царедворцев. Двое – сурового вида, постарше, и молодой долговязый русый парень. Оружия ни у кого из допущенных в приемную не отбирали, это «угощение», похоже, припасли лишь для русичей.

Обернулись к вошедшим великоградцам все. Но никто из здешних сановников к послам так и не подошел. Только пятеро обменялись с богатырями издали короткими полупоклонами, такими же, каким Добрыню поприветствовал во дворе Карп. Да приветствовали богатырей стоявшие наособицу витязи-чернобронники – как равные равных, на сдержанно-учтивый воинский манер.

– Подождите пока здесь, господа послы. Как только покончит его величество с самыми срочными делами, я вас немедля позову, – заверил советник-горбун.

Добрыня скосил взгляд на стоящего рядом Василия и увидел, что по скулам побратима перекатываются желваки. У самого воеводы тоже медленно поднималась внутри и закипала волной тяжелая злость, но поделать они не могли ничего. Оставалось наступить себе на горло, ни на минуту не забывать, ради чего великоградское посольство сюда приехало, и перед алырцами лица не уронить.

При виде Карпа многие из придворных расплылись в угодливых улыбках. Казначей тоже оживился и, указав русичам, где им встать, направился к кучке вельмож, разодетых особенно роскошно – в бархат, золотую парчу и собольи меха. Заговорил с ними весело и этак запросто, по-свойски. Вкусно рассмеялся чему-то, блеснув зубами, а одного из собеседников, красноносого здоровяка в лиловом аксамитовом кафтане, усыпанном драгоценностями, так с размаху хлопнул по плечу, что тот аж присел. От великоградца не укрылось, что у молодого витязя-чернобронника, заметившего это, брезгливо и зло дернулись губы.

Ох, и непрост ты, царский казначей… Кто такой этот Карп и откуда он взялся при бряхимовском дворе, занимало Добрыню всё больше.

Ожидание затягивалось. Гопон откровенно испытывал терпение послов, заставляя их томиться под дверями. Василий с Иваном прямо извелись, даром что виду старались не показывать. Порывистый Дубрович чуть не смял в ладони рукоять меча. Добрыня, как его потом уверял побратим, выглядел бесстрастней собственной брони, хоть давалось это воеводе нелегко.

Держать напоказ лицо каменным, никому не позволяя по нему прочесть, что у тебя в мыслях да на сердце, посол должен уметь отменно. Так же отменно, как вызывать собеседника на откровенность – и завоевывать его доверие собственной открытостью. Первое из этих умений Добрыне сейчас пригодилось сполна. Что в Алыре ему с товарищами придется трудно, лучший переговорщик князя Владимира знал с самого начала, лишь готовясь к поездке в Бряхимов. Однако и подумать не мог, что будет битый час торчать в приемной Гопона, прикидывая, как отсюда лучше прорываться, если боя с дворцовой охраной все-таки не избежать. Может, Гопон для того и огорошил великоградцев не лезущим ни вдоль, ни поперек ни в какие ворота требованием сдать оружие, чтобы получить повод взять их под стражу? С алырского государя станется заявить потом, что русичи в пылу обиды первыми клинки из ножен выхватили – да его венценосной особе угрожать посмели…

Дорогу, которой вел их Карп, воевода запомнил хорошо. Сколько на пути к тронному залу расставлено дюжих ребят в синем – тоже. Чернобронники из охраны Гопона смотрелись как на подбор бойцами опытными и тертыми, но, если дойдет до драки, против богатырей им не выстоять. Один закованный в чудо-броню Добрыня половину стражников расшвыряет как щенков, даже меча не вынимая. Из дворца послы вырвутся, только радости от этого будет мало.

Если не удастся остановить войну, которая вот-вот вспыхнет между Алыром и Баканом, страшно даже помыслить, какое крутое да мутное варево на юге Славии может ключом вскипеть. Но еще хуже будет, коли в царских палатах прольется кровь, а Гопон обвинит в этом людей Владимира. Так что надо хоть в узел завязаться, но не дать хозяевам сорвать переговоры.

Собирая перед встречей с Гопоном волю и память в кулак, Добрыня продолжал исподволь разглядывать придворных. На великоградца тоже вовсю глазели. Перешептывались. Видно, слух о том, кого князь Владимир на сей раз прислал в Бряхимов послом, успел разойтись по дворцу. Кое у кого из алырских вельмож, рассматривавших богатыря не стесняясь, как диковинную статую из стали и золота, на лицах была написана откровенная враждебность. Надутая и самодовольная. Но уловил Добрыня на себе и несколько иных взглядов. Изучающих, пристальных – на тех, кого заранее прочно записали во враги, так не смотрят.