Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

Герцог Нормандский снова уселся на свой дубовый трон, хотя внутренне все еще кипел. Они с Годфруа сверлили друг друга взглядами, но Петр Пустынник вновь заговорил, и это заставило их временно забыть про стычку. Священник избрал подчеркнуто мягкий тон:

– Мне думается, Роберт де Монтгомери никого не обвинял, дорогой Годфруа. Однако, учитывая то огромное – и заслуженное – уважение, которое питают к вам солдаты всей армии, было бы желательно, чтобы вы ни в коем случае не отмежевывались от позиции Совета.

Если гнев все еще затмевал дипломатические соображения Годфруа, малочисленность умеренных в рядах Совета заставила его задуматься. Здесь только он сам и капитан корабля Гуго де Вермандуа позволяли себе открыто высказывать свое мнение. Конечно, Боэмунд тоже присоединился к их рядам, но слишком недавно. Было еще трудно предугадать, какую позицию он займет в зависимости от обстоятельств. Что до легата Адемара Монтейльского, он был обыкновенным оппортунистом, не имеющим ни дарований, ни смелости. Он всегда присоединялся к лагерю тех, кто сильнее. В данном случае – к ультра. Его давняя дружба с семьей Гуго де Вермандуа не перетянула бы чашу весов в случае возможного кризиса. А потому идти на открытую конфронтацию в данный момент было бы крайне преждевременно, следовало принять статус-кво, предлагаемый Петром Пустынником.

– Само собой разумеется, дорогой Петр. Не сомневайтесь в моей позиции. И речи нет о том, чтобы я поставил под сомнение официальную точку зрения Совета, будь то в этих стенах или вовне. Прошу извинить мою несдержанность.

– Все уже забыто, – небрежно отмахнулся Пустынник. – Дело Манси квалифицируется, разумеется, как весьма печальное, но совершенно случайное происшествие. Таково было и таковым останется заключение официального следствия.

* * *

Как огромная ленивая птица, я медленно парил над полями данных Нод-2; поля переливались в ритме радужных колебаний циркулирующей информации. Время от времени световая точка мимолетно вспыхивала на вершине одного из волоконцев данных, сигнализируя о доступе к этим регистрам внешнего оператора. Тогда пульсирующая волна передавалась соседним волокнам, на мгновение нарушая флуоресцирующую вибрацию текущих потоков информации. Эта аллегорическая информационная картина иногда и впрямь создавала впечатление, будто ты стоишь у края пшеничного поля, по которому гуляет ветер. С той только разницей, что от здешних колосьев исходил мягкий разноцветный свет и небо было не синим, а состоящим из бесконечных структур с различными иерархическими уровнями Нод-2. Я находился в кибернетическом пространстве биоСтрукта «Святого Михаила»: в Инфокосме.

В мою задачу входило постоянно следить за термическими данными, поступающими через сенсоры Нод-2 на всех палубах уровней от G до L. И даже если передаваемый сюда поток информации был очень внушительным, его представление в форме поля из волокон данных позволяло одному-единственному оператору управляться с контролем. Мне оставалось только, медленно планируя, отдаваться на волю дующего между секторами псевдоветра, чтобы одним взглядом охватывать весь информационный обмен моего сектора. Бо́льшую часть времени я летал, лежа на животе, как если бы плавал в бассейне, потому что такова была поза, которую я принимал инстинктивно. Я мог бы перемещаться и стоя вертикально, ничего бы не изменилось. Понятия верха и низа здесь были неприменимы.

Находясь в биоСтрукте, я всегда бывал счастлив. Мне удавалось на несколько часов забыть обычные издевательства, которым подвергался насильно мобилизованный на борту. Здесь ни один тупой солдафон, ни один самовлюбленный служака или легионер в поисках, к кому бы прицепиться, не мог до меня добраться. Сам крестовый поход был мне совершенно чужд, но в недрах этого абстрактного пространства я с некоторым стыдом иногда ловил себя на мысли, что лишился бы чего-то важного, если бы дезертировал.

Наблюдение за полями данных Нод-2 было мне так же приятно и так же надежно расслабляло, как и чудесная природа в верховьях Сены, где я родился, и позволяло обрести мгновения покоя в повседневности, насыщенной несправедливостью, которую вынуждены были терпеть все бесшипники на «Святом Михаиле». Свободная от пороков и абсурдностей, кишащих в мире человеческом, вселенная биоСтрукта манила абсолютной чистотой.

В дни, когда дел было немного, я позволял себе вылазки за пределы своей рабочей зоны. Я отдавался на волю ветра, уносящего меня между плоскостями и открывающего места с фантастическими пейзажами, образованными десятками полей данных. Они пересекались в невозможных геометриях или же поднимались вдоль иерархических деревьев, похожих на гигантские мангры, чьи корни и ветви уходили вглубь ткани Инфокосма Нод-2. Иногда я даже приближался на опасную дистанцию к запретным зонам засекреченных данных, защищенным грозной черной решеткой с мелкими ячейками, которая причиняла боль при малейшем соприкосновении и была смертельной при попытке проникновения.

Вот уже несколько часов в моем секторе не было заметно ни одной аномалии, и медленно проплывающие перед моими глазами волокна приносили с собой успокоение, которое я так любил. Простое движение рукой или ногой позволяло мне поменять направление или скорость, а в случае необходимости, проделав особое движение ногами, которое стремительно выбрасывало меня в нужную сторону, я мог перенестись в сектор коллеги. Моим непосредственным соседом был Паскаль. Он отвечал за уровни от М до R и тоже парил над гигантскими наклонными поверхностями, на которых простирались десятки тысяч волокон.

Я долетел до поля на уровне L, потом стабилизировал движение, чтобы оставаться на месте. Отсюда я уже мог разглядеть сектор Паскаля. На случай если он дрейфует сейчас в мою сторону, я решил подождать некоторое время. Поглядывая на окружающие волокна, я не различал ни одной специфической искорки, сигнализирующей замеченную Нод-2 термическую аномалию. Значит, на данный момент никаких проблем. Через несколько минут я заметил наконец своего друга и помахал ему. Он тоже меня увидел и чуть шевельнул ногой, чтобы подплыть ближе.

Когда пультовики вливались в Инфокосм, они представали там в виде стилизованной гуманоидной формы: что-то вроде обычных серых, почти плоских кукол с длинными трубчатыми конечностями. Только перемещающиеся по их телам символы позволяли понять, кто скрывается за той или иной виртуальной марионеткой. Каждому пультовику позволялось самому выбрать себе символы, даже бесшипнику. Крошечная уступка индивидуальной свободе в строго регламентированном и сверхорганизованном мире биоСтруктов.

Лично я выбрал мушмулу. Мне всегда нравилась символичность этого дерева, которое даже зимой, когда все остальные давным-давно отцвели и уснули, продолжало приносить плоды. Старики говорили, что они даже вкуснее, если попали под легкие заморозки. Символ Паскаля представлял собой совсем юную девушку, скорее, девочку, изогнувшуюся в сладострастной позе с огромной хромированной пушкой в руке, – героиню старого сериала для взрослых «Хей, Гвиневра!», недавно опять вошедшего в моду.

– Сегодня прямо застой какой-то, – бросил мне Паскаль. – В моем секторе тишь да гладь, даже утечки пара нигде не было.