Девушка за спиной - Илья Казаков

– Да вот, – он протянул мне телефон. – Прочти.

– Думаешь, надо?

Он кивнул. Я взял телефон, не протестуя и без особого желания. Выработав с годами такое правило: если друг о чем-то просит, надо сделать.

Я посмотрел на него.

– Читай, – сказал он. – Там нет ничего, чего стоит стыдиться.

Я сделал паузу, посмотрел на друга. Глаза у него были грустные и действительно добрые. Меня самого часто и не всегда по делу называют добрым, но мне до него было далеко.

– Жаль девочку, – сказал я.

– Читай, – попросил он.

Я мог читать это, только делая паузы. Посмотрел в окно. Посмотрел на друга. Спросил его:

– Помнишь мою первую машину?

Он кивнул.

– Зеленая «Дэу Нексия».

– Я иногда бабушек на ней подвозил. Едешь, она одна на остановке стоит, как не подвезти? И все как одна спрашивали: «Сколько?» А я говорил: «Нисколько, за историю подвезу». Потом перестал. Потому что все истории были слишком грустные.

Он понял, о чем я. Даже не уточнил.

– Это другая жизнь. Совсем не моя, из которой я давно вышел. Не хочу.

– Дочитай до конца, – попросил он. – Всё равно, основное уже прочел.

Его ответа не было.

– Не знаешь, что ответить? Или как ответить?

– А в чем разница? – спросил он.

– Разница огромная, – сказал я. – Что – это да или нет. Как – это когда думаешь, чтобы не обидеть человека. Или не навредить.

– Искушение, – сказал он. И всё смотрел то на меня, то на ее фото.

– Искушение, – согласился я.

– Если бы она зажигалка была. Такая… девочка-огонек. Я бы мог не удержаться. А она нормальная. Обычная. Жалко ее.

– Обычная, – повторил я.

Потом подумал – она обычная, просьба ее обычная. Такая обычная жизнь. Что я в свои сорок с небольшим знаю про это?

– И что ты хочешь?

– Если бы я знал, – сказал он. – Все в жизни вроде понимаешь, себя понимаешь… А потом встречается вопрос – и не знаешь, как ответить.

– Значит, все-таки как? – спросил я.

Олег услышал и снова понял.

– Ты сказал: «как».

– Это ты сказал.

Мы уже проехали больше половины пути.

– Почему я? – спросил он. – Не понимаю.

– Зачем? – сказал я другу. – Зачем понимать? – Вынул из сумки блокнот, открыл. Поставил точку. – Это ты. – Поставил на другом конце вторую. – Это она. – Провел прямую. Потом сложил лист пополам. – Вот ваша встреча.

Олег смотрел на мои манипуляции внимательно.

– И что? – спросил он.

– Это бумага, – пояснил я. – Только бумага. Двухмерное пространство. Поэтому такие фокусы. Понимаешь?

– Понимаю, – сказал он. – А что написать-то?

– У тебя двадцать минут, пока электричка едет. Придумай.

Он закрыл глаза. Я смотрел на него и гадал – какие слова сейчас кружатся в его голове.

– Что скажешь? – спросил он. – Отправлять?

– Она не поверит. Но отправляй – это только твой выбор.

Он не отправил. Сомневался.

– Почему не поверит?

– Ты ничего про себя не написал. Только про нее. Так не честно.

Он стер всё написанное. Я смотрел молча, без эмоций.

– Так лучше?

– Почему ты не можешь?

– Да просто не могу.

Электричка тормозила. Мы почти приехали.

– Так лучше, – сказал я.

– Тебе истеричные женщины нравятся? – спросил Антон.

Я ел борщ и думал над вопросом. А он даже не притронулся к своей тарелке. От нее валил пар, черный таллинский хлеб и домашняя сметана стояли прямо перед ним – но он словно не видел всего этого великолепия. Я вдруг понял. Встал, открыл холодильник и вытащил следом из морозилки две обледеневшие рюмки. Плеснул ему, плеснул себе. Он чокнулся со мной так же заторможено, словно под гипнозом. Но, выпив, порозовел. Взял ложку в одну руку и хлеб в другую.

– Наверное, да, – сказал я. – Как объект наблюдения. Но только несколько первых минут, пока в раж не войдут. А что?

Антон смотрел в тарелку, словно хотел найти там ответ на самый важный вопрос. Наконец съел пару ложек. Заговорил:

– В пятницу я остался дома. Благо что график жизни к этому приучил – выходные работаешь, в будни выпадает пара выходных. Почему нет? Если все жалуются на увеличивающуюся скорость жизни, какой тогда смысл сетовать на потерявшуюся размеренность. И жена тоже была дома. Ей надо было бы идти работать – в соседнюю комнату, за компьютер. А она захотела устроить второй завтрак. С кофе, сырной булочкой и со мной. Мы пили кофе и говорили о чем-то важном. О том, что Собчак обидела жирных. Или, кажется, нет – об этом мы говорили в субботу. Значит, в пятницу мы вели беседу о ремонте или смысле жизни сорокалетних, точно не помню.

– Это нормально, – сказал я. – Если о смысле жизни время от времени не говорить, какой смысл жить?

– Можно еще раз? – попросил он.

И речь шла не о моем афоризме.

– Конечно, – обнадежил я. Встал, открыл холодильник, налил.

Мы повторили.

– И тут мне пришла эсэмэска, – продолжил он.

– Ага! – довольно сказал я.

Антон пожал плечами.

– Прочти, – попросил я жену. – От кого? Потому что был занят. Наливал себе вторую чашечку кофе. И совершенно не трепетал от мысли, что жена может прочесть эсэмэску, адресованную мне. Она встала, взяла телефон с полки и прочла. Через несколько секунд я начал волноваться. Сам не понимая, почему. Наверное, мне просто не понравилось ее молчание. Волноваться мне было противопоказано – мало того, что варился кофе, так еще и чистилось манго. А это процесс непростой, если хочешь всё сделать красиво. «Ну что? – спросил я, стараясь чтобы мой голос звучал весело и непринужденно. – Кто пишет?» Жена посмотрела на меня как-то необычно. И я еще сильнее разволновался – от того, что понимал: причин для волнения просто нет. «Прочти». – «Сам прочти», – огрызнулась она. И не просто посмотрела, а прям-таки обожгла взглядом. Потом сказала очень неприятную на десятом году брака фразу: «Кажется, теперь я поняла, почему ты так охладел ко мне в последнее время». Я дочистил манго, стараясь показать свою невозмутимость. Сполоснул руки. И взял кофе. «Хорошо, что это эспрессо, а не капучино, – думал я. – Скорей бы прочесть, а нельзя показать, что ты торопишься». Допил. Взял телефон. Быстро прочел эсэмэску и ничего не понял. Мы с Антоном собрались в тренажерный зал. Впервые за несколько лет. А жене я ничего не сказал, решил удивить потом – через пару месяцев, когда снова стану поджарым и прекрасным. Особенно в обнаженном виде. Антон писал: «Проснулся и понял, что очень хочу в зал. Пять лет без этого – трата времени. Проснулся рано, лежал-вспоминал, как мы делали это раньше. Два-три раза в неделю. Заезжай ко мне в одиннадцать». «Ну вот… – сказал я. – Теперь ты знаешь. Я не хотел говорить, но так вышло. Мне надо отъехать. Буду к обеду». – «А-а, – сказала жена. – Понятно». Я поставил манго на стол. Но из-за молчания мы не начинали его есть. Я реально не понимал, что происходит. Так и спросил. «То есть ты считаешь, что это нормально?» – спросила жена с вызовом. Она у него по маме была украинка, по папе – еврейка. Я именно этим объяснял ее готовность выяснить отношения, если что-то шло не так. Если бы у нее в родне были прибалты, вероятно, всё протекало бы иначе – холодность, длящаяся днями. А так – раз и скандал. И время от времени с битьем посуды. Поэтому на любые праздники мы шли к ним в гости с подарками из «Villeroy & Boch». Хотя иногда было жалко выброшенных денег. Я подумал, что она обиделась. На то, что мы идем в зал без нее. Поэтому сказал: «Знаешь, я последние дни много думал об этом. Может, ты захочешь к нам присоединиться? Займемся этим втроем». – «Втроем?!» Ну и началось. Чашка, тарелка – всё вдребезги. Я сказал, что она конченая истеричка. А она крикнула, что я пи…с. И после этого я ушел. Потому что понял – еще чуть-чуть и я ее ударю.