Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

Потрясенные откровенностью заявления, посланцы тем не менее поверили и, просияв, бросились к государю. Тот возрадовался, но решил еще раз проверить свои чувства. Выехав на прогулку в Воробьево, царь прогарцевал мимо двора Заборовских, якобы случайно увидев Агафью в чердачном окошке. Дело было решено. Вскоре, точнее 18 июля 1680 г., он довольно скромно сыграл свадьбу, уведомив страну о своей радости лаконичной окружной грамотой[240].

При дворе обычных для таких случаев перестановок не произошло. Правда, Татищев рассказывает, что Федор Алексеевич запретил Милославскому ездить ко двору и что великодушная царица еле упросила супруга простить боярина, «рассудя слабость человеческую». Но однажды Милославский, доставляя по должности своей царице соболей и материи, был застигнут государем в подозрительном темном месте. Царь принял его ношу за личные подарки и разъярился: «Ты прежде непотребной ее поносил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть!» Милославский был выгнан из дворца в шею и чуть не попал в ссылку, однако дело прояснилось Языковым и Лихачевым, которые почему-то выступили его заступниками. В документах ничего даже косвенно подтверждающего это не отмечено, и скорее всего Татищев передает еще одну романтическую легенду[241].

Производства в чины и раздачи наград в честь свадьбы не было. 11 июля 1680 г. Федор Алексеевич объявил стране о рождении царицей Агафьей Симеоновной царевича Илии Федоровича (№ 877 — первым, как и о браке, известив В.В. Голицына), а уже 14 числа разослал необычно подробную грамоту о смерти и погребении своей супруги, на котором не присутствовал в горести (№ 878). Напрасно Сильвестр Медведев спешно переделывал радостную поэму, чтобы почтить одного царевича Илию — утром в четверг 21 июля младенец скончался; государь был в походе, поэтому погребение состоялось только в субботу[242]. Для Федора Алексеевича характерно, что именно теперь он проявил свою благодарность С.И. Заборовскому: 20 июля тот был произведен в бояре (незадолго до кончины), 15 августа его родич Сергей Матвеевич был пожалован в думные дворяне, а на следующий день И.М. Языков — в окольничие (боярином он стал лишь 8 мая 1681 г.).

Еще более скромен был второй брак государя. Отец невесты — свойственник И.М. Языкова Матвей Васильевич Апраксин — не получил даже младшего думного чина, братья стали по обычаю комнатными стольниками, не более. О выборе супруги Федор Алексеевич объявил 12 февраля 1682 г., 15-го была скромно сыграна свадьба, без обычного чина и при запертом Кремле. Царь был уже очень болен и лишь 21-го сумел принять придворных, гостей и посадских с подношениями, 23-го царь и царица дали свадебные «столы»[243]. Сильвестр Медведев тепло поздравил новобрачных, уподобляя царя Геркулесу, Александру Великому, Титу, Августу, Соломону, Константину Великому[244].

восклицал поэт, уверяя:

Глава была умна, но не здрава. До сей поры Федор Алексеевич, и болея, не выпускал из рук государственных дел, хотя временами был на грани смерти. Согласно донесениям нидерландского резидента Иоганна фан Келлера, сильнейшая болезнь свалила царя в январе 1678 г., среди военных приготовлений. Вообще ослабленный зимой, Федор Алексеевич так простудился на Крещенском водосвятии, что доктора отчаялись, Дума, забросив дела, размышляла о престолонаследии. Однако государь пересилил болезнь и 10 мая ослепил великих послов Речи Посполитой роскошью и величием, которое, «к удивлению присутствующих, превосходило его возраст».

Демонстрируя выздоровление, Федор Алексеевич всенародно отпраздновал именины, а 7 августа самолично произнес перед послами речь по случаю ратификации мирного договора в хоромах, где свод был расписан «небесными созвездиями с зодиаком и течением планет», а стены увешаны французскими шпалерами «с изящными изображениями римских сражений»[245]. Зимой 1682 г. царь также надеялся на выздоровление, но оказался прикованным к постели настолько, что не мог контролировать исполнение своих распоряжений.

В феврале, марте и апреле 1682 г. правительство продолжало функционировать, но роль вхожих в комнаты больного ближних людей необычно повысилась — об этом с гневом или одобрением пишут все современники. Их влияние не касалось крупных государственных распоряжений, но стало ощутимо. Сторонник Матвеевых (если не сам граф А. А. Матвеев) уверяет, что благодаря ближним людям было изменено отношение царя к ссыльному временщику. За прозябавшее в Мезени и заваливавшее первых лиц Москвы жалобами семейство Матвеевых вступилась новая царица и ее братья-стольники, боярин и оружничий Иван Максимович Языков, «глубокий прежде площадных, потом и придворных обхождений проникатель» постельничий Алексей Тимофеевич Лихачев и его брат стряпчий с ключом Михаил (о значении дворцовых синов см. в Приложении). По словам сторонника Матвеевых, они стали «сильным орудием к оправданию совершенной невинности тех оклеветанных»[246].

Братья Лихачевы и Языков выдвинулись по дворцовому ведомству. Языков с 1671 г. служил в Судном дворцовом приказе, при восшествии Федора на престол был пожалован в думные постельничие (хотя в Думе не заседал) и возглавил Царскую мастерскую палату с товарищем своим стряпчим М.Т. Лихачевым. С 16 августа 1680 г., получив чин окольничего, Языков стал руководить Оружейной, Золотой и Серебряной палатами, оставив Царскую мастерскую палату братьям Лихачевым. Федор Алексеевич, и без того любивший «художества», в это время особенно активно интересовался работой своих мастеров, чем и объясняется его сближение с распорядительными администраторами, на лету ловившими его мысли. Языков был пожалован в бояре — честь, достойная царского оружничего, но Лихачевы при Федоре так и не получили думных чинов[247].