Мне 40 лет - Мария Арбатова

Поэт нервно замер, засверкал глазами, застегнул ширинку и впал в педагогический пафос о том, что молодые поэтессы — это исчадие ада, которым всё равно, где и с кем. Но он не таков, потому что ещё есть люди, для которых свято божественное соитие мужчины с женщиной, которое должно происходить в квартире, в крайнем случае в подъезде или машине. После чего за руку повёл меня в машину.

Но стоило приступить к божественному соитию в машине, как в стекло постучался милиционер, бодро козырнул и попросил права. Мы ещё не делали ничего такого, что могло бы нарушить общественный порядок, но пока молодец в форме изучал бумаги на машину, поэт трясся и заискивал так, как будто машина трижды в угоне, а в багажнике пять расчленённых трупов. Опыт подсказал мне, что божественное соитие не состоится, поскольку возвышенная нервная система не выдерживает таких перегрузок, и я отыграла обратно.

Мы продолжили отношения в тепличных условиях квартиры, и вся палитра сорокалетнего интеллигента восьмидесятых предстала передо мной. Поэт был лжив, пижонист, сентиментален, скуп, безответствен и ленив. Любимым его жестом было опрокинуть под финал рюмку водки и огорчённо сказать: «Как жаль, что я не могу тебя отвезти, я же выпил! Но я посажу тебя на такси!»

Я садилась в такси, вылезала у соседней остановки метро и добиралась на общественном транспорте. Денег на такси из центра в Ясенево у меня, естественно, не было, но сообщить об этом я не могла из ложной гордости.

Я не была влюблена, но он был забавен. Эдакий герой литературной элиты, с отличной фактурой, сквозь мусор из него иногда проглядывал вполне милый человек. Да и в двадцать два года невозможно видеть старших таким безжалостным зрением, как в сорок.

В прозаика я влюбилась как сумасшедшая. Он был некрасивый, отлично сложённый, талантливый писатель и страшно заводной эмоционально. Показателем внутреннего горения для меня были стихи. Когда я влюблялась, я писала стихи как сумасшедшая. Мы не столько с ним и встречались, сколько было внутренне прожито. Нас развели жёсткие обстоятельства, о которых умолчу, чтобы герой не просчитывался. До сих пор я помню прикосновения его рук. Собственно, остальные два были для статистики. Если я не собиралась увязать в мужике по уши, я придумывала дублёров, чтобы они эмоционально уравновешивали. Я была молодой, ещё не умела вынимать себя за волосы из ситуаций, в которых можно было погибнуть, и защищалась от одних мужиков другими.

Четвёртый сюжет был незапланированным. Мы с Дашей пили кофе в компании в Доме литераторов. Подсел красивый, немного хипповый малый из литературоведов, я мгновенно сделала стойку, но он оказался так мил и интересен, что через двадцать минут я забыла о стойке и слушала раскрыв рот. Я ведь всё это время говорила только об Олеше и его окружении, а литературовед занимался ими.

— Ну, хорошо, с Катаевым мне всё ясно, с Шкловским — тоже, но я ничего не понимаю про Юрия Карловича. На сто голов талантливей их обоих, с таким чувством формы, с таким жанровым разнообразием. Как он мог за тридцать лет не написать ни одной серьёзной вещи? — спросила я.

— Дважды боялся. Боялся написать и не попасть в ногу и боялся признаться себе в этом. Ненавидел советскую власть и надеялся получить от неё орден Дружбы народов за вклад в литературу, — ответил собеседник. — А вы читали книгу Белинкова?

— Нет. А кто это?

— Это очень серьёзный литературный критик, сосед Олеши по писательскому дому в Лаврушинском. Он эмигрировал и издал на Западе толстый том «Юрий Олеша. Гибель и сдача советского интеллигента».

У меня внутри всё задрожало. Я копалось в архивах, шифровала словосочетания, а где-то уже существовал килограмм книжных страниц с разгадками.

— Как можно достать эту книгу? — взмолилась я.

— Она мало у кого есть. Но у меня есть, — улыбнулся он. — Похоже, вы на многое готовы ради нее.

— На всё, — ответила я.

— Вот и отлично. Вы получаете книгу, после того, как я получаю вас, — улыбнулся он.

Я выронила чашку с кофе. Такие формулы без малейшего стеснения произносили малоаппетитные завотделами поэзии и редакторы журналов, но они торговали печатными площадями. А тут фанат Олеши предлагал другому фанату книгу за постель. Главное, что он был хорош собой, умён, высок, бородат, обаятелен. Представляю, что по этому поводу сказал бы сам Юрий Карлович.

— Зачем вы это говорите? — обиделась я. — У вас были большие шансы развить интригу без товарно-денежных отношений.

— Я понял, но так надёжней.

— Мы по своей воле устраиваем из постели гадость.

— Я не тороплю. Куски из этой книги были со скандалом напечатаны в журнале «Байкал». Можете взять их в библиотеке и понять, насколько вам нужна книжка, тогда позвоните. Только учтите, во многих библиотеках эти номера журнала изъяли.

Прямо из-за стола я побежала в библиотеку ЦДЛ. Там «Байкал» был «полуизъят». Мне его дали по блату. Я села в читальном зале и чуть не застонала от радости, здесь были все ключи к Олеше. Вечером позвонила красавцу литературоведу. Конечно, никогда бы не позвонила, если б он не был так хорош собой.

— Мне нужен Белинков, вы мне действительно нравитесь, но меня пугает роль проститутки, — сказала я.

— Что же делать? — хихикнул он.

— Дайте мне книгу сначала.

— Вы продинамите.

— Почему вы настолько не уверены в себе при такой внешности?

— Есть опыт.

— Вы себя ведёте как мелкий Мефистофель.

— Как крупный, у меня рост метр восемьдесят семь.

Он приехал наглаженный и торжественный, с бутылкой водки. Мы долго не могли взять нужный тон, он рассказывал о диссертации, я даже подумала, что перешли к человеческим отношениям, и попросила книгу. Не дал.

— Ну тогда торопитесь, клиент, не рассиживайтесь, — рявкнула я.

— Подождите, мне для этого надо выпить бутылку водки, — жалобно ответил он.

Ещё немного, и я послала бы его вместе с книгой. Но к донышку бутылки глаз у него заиграл, он стал свободен, обходителен, ослепителен, и всё, что происходило в постели, было божественно.

— Ты что, идиот? — спросила я утром. — К тебе женщины должны в очереди стоять!

— Во-первых, я очень застенчив. Во-вторых, когда я был маленький, если я приходил из школы с пятёркой, мама меня целовала, если с четвёркой, целый день со мной не разговаривала. Я привык покупать женщин, но никто не хочет встречаться со мной во второй раз.

— Я тоже не буду.

— Но ведь было хорошо.

— Пока я не вспоминала, что всё происходит за гонорар. Слушай, есть масса баб, мечтающих спать с мужиками за что-то, хоть за три копейки. Почему бы тебе не жить с ними?

— Они мне противны.

Так и разошлись. Я — с томом Белинкова, он — с комплексами. Случайно видеться нам было негде. Я встретила его через десять лет. Он был такой же красавец, только посеребрённый сединой, и совсем спивающийся. С ним была злобная страхолюдина, представленная женой.