За мертвой чертой - Александр Кучаев

– Чудные девы – не более чем мираж, пустота!

– Э-э, перестаньте. А разве вся наша жизнь с её страстями и желаниями, порочными и не очень, тоже не мираж ли? Вспомните, из чего мы состоим? Из атомов и молекул, которые в основном являются всё той же пустотой. И вообще – что такое жизнь? Настоящее длится не более трёх секунд. Остальное, вне этого времени, – только прошлое или будущее. Обратите лучше внимание на девочек. Хороши всё-таки вертуньи, не правда ли?

Красотки, продолжавшие обслуживать доблестное войско, действительно были выше всех похвал. Одни сложением и очаровательными личиками напоминали живых Венеру Милосскую и Афродиту, другие – Мэрилин Монро и Брижит Бардо в пору их полного физического благополучия, третьи походили на распущенных римских вакханок, четвёртые… Ох, там были и невинные шалуньи, не оскорблённые не только прикосновением мужских рук, но и ни единым взглядом похотливой мэнской общности. А в пару с ними кружились зрелые опытные женщины в возрасте до тридцати шести лет, одним взглядом способные превратить любого представителя сильного пола в податливого ягнёнка.

Не буду греха таить, затянувшаяся сцена изрядно заводила, и в определённые моменты очень мне хотелось оказаться среди этого бойкого сонмища волшебных совратительниц и на себе испробовать воздействие, оказываемое ими на спецназовцев.

– Вы не поскупились, – простужено сказал я, кивая на хорошо отрежиссированное веселье.

– Да мне жалко, что ли, было? Пусть солдатики потешатся. Не каждый день выпадает такое фортунадо.

Пиво и чехонь, сладкие напитки и шоколад так и не заканчивались, и при отслеживании событий, происходивших в таверне, мы не забывали поддерживать себя в кейфовом состоянии.

– И всё же – это только обман, мираж и ничего более, – заметил я, возвращаясь к ранее высказанному мнению и прислушиваясь к голосу певицы:

Что ты плачешь, мой миленький мальчик?

Если болен, врача позову.

Мама, мама, мне врач не поможет,

Полюбил я девчонку одну.

– Ах, как сладко поёт! – с восхищением изрёк испанец. – Думается, самой Клавдии Шульженко не уступила бы.

– Пусть мираж, ладно, – сказал он, отвечая на мою реплику. – Но обратите внимание на свою прошлую жизнь! Что это такое? Одни лишь воспоминания – и не более того. Впрочем, и они в основном базируются лишь на ваших поступках и художествах окружающих людей. Если бы не совершались деяния, не было бы и воспоминаний. Прошлое осталось бы в полной мгле, за тёмной непроглядной чертой. Не случайно великий Конфуций говорил, что жизнь проходит – поступки остаются. Одни из них несут в себе позитивное начало, других люди стыдятся и стараются напрочь забыть или найти себе оправдание: за предательство друзей, алчность, прожорливость, стремление к стяжательству. А потом опять же остаются только воспоминания. И апофеоз всему – голые пришли, голые и уйдём. Но вам-то, мне кажется, пока стыдиться нечего. Стасу же – так звали спецназовского капитана – и его товарищам, ещё раз говорю, будет что вспомнить.

Певица умолкла, спустилась со сцены и со своей стороны обняла и поцеловала офицера в шею.

– Ева, дорогая, – негромко промолвила она, – наш друг устал, ему надо отдохнуть. Отпусти его. Мы с ним пройдём в номер…

– Маргари, сладенькая, лучше мы вместе проводим Стасика.

Милые обворожительницы подхватили заметно разомлевшего мужчину под белы рученьки и, придерживая оружие, повлекли на второй этаж, служивший гостиницей. Там они вошли в один из апартаментов, где, сопровождая свои движения вкрадчивыми нашёптываниями, раздели гостя и положили его на широкую постель под роскошным розовым балдахином. Затем, полуобнажившись, с двух сторон обрушили на избранника многочисленные ласки, неоднократно доводя его до подлинного экстаза.

Бойцы, оставшиеся без командира, не растерялись, а быстро разбрелись со своими любезницами по свободным гостиничным номерам и в свою очередь в полной мере отдались нескончаемым любовным утехам.

Спать мы легли около полуночи, по окончании проделки со спецназом. Постели наши, как и прежде, находились в той же комнате, разделённые креслами и обеденным столом.

Я всё никак не мог уснуть и непрестанно ворочался с боку на бок. Перед глазами продолжали мельтешить тела прекрасных дев, и не было никаких сил отогнать их от себя. Они шли, надвигались из темноты, посверкивая посеребренными пупками, и я словно в реальности ощущал их обжигающие прикосновения. Мягкие нежные руки тянулись со всех сторон, обнимали за шею, острые ноготки царапали плечи и спину.

Мне было уже за двадцать, тем не менее я оставался девственником и день и ночь мечтал о женщине. О том, как бы стиснуть её белые груди, схватить, обнять, прижаться губами и всем лицом к животу, бёдрам, ягодицам, пройтись поцелуями по ладоням, икрам, пяточкам и каждому пальчику, зацеловать её всю и… Мечтал и стеснялся попросить у какой-нибудь мадам, охочей до пионеров. И вот моя плоть терзала меня, лишая сна и покоя.

В конце концов испанец приподнялся на постели и повернулся в мою сторону.

– Вот что, Аркадий, так дальше не пойдёт. Вы не даёте сомкнуть глаз.

– В чём дело, дон Кристобаль?

– Я же сказал – из-за вас не сомкнуть глаз! Вставайте, одевайтесь!

– Но…

– Одевайся, там уже ждут! – взревел испанец. – Или я отправлю тебя в чём мать родила!

Делать нечего. Я поспешно натянул на себя штаны и рубашку и сунул ноги в комнатные шлёпанцы.

В то же мгновение я оказался в зале «Таверны Кэт», где совсем недавно проходило бурное веселье солдат и фантомных девиц.

Углы, стены просторного помещения, дальние столы и стулья – всё было погружено во мрак. И лишь в центре горела одинокая свеча, перед которой сидела во всех отношениях спелая, в самом соку дама лет тридцати, одетая в лёгкую белую блузку и белые же шаровары, нежно укладывавшиеся тончайшими плиссе на полукруглых ягодицах и сильных удлинённых бёдрах.

Сказать, что она была красива, было мало. Она была бесконечно обаятельна и притягивала к себе с невиданной женской силой. Сердце моё гулко застучало.

– Здравствуй, мой мальчик! – просто с задушевностью сказала она. – Я заждалась. Твоё имя?..

– Аркадий.

– А я – Альдина Ивановна.

Женщина взяла меня под руку и повела по лестнице на второй этаж. По дороге она несколько раз непринуждённо соприкоснулась со мной плечом и бедром, отчего всего меня как бы опаливало жарким пламенем и сердце начинало биться ещё сильнее.

Мы вошли в свободный номер. Альдина Ивановна предложила мне возлечь на огромные подушки, занимавшие от угла, дальнего относительно двери, чуть ли не половину помещения.

Я возлёг. Она щёлкнула пальцами, и передо мной появился столик, едва возвышавшийся над полом, а на нём всяческие закуски, преимущественно сладкие, и кувшины со слабосладкими же восточными напитками. Откуда-то, словно из стен, неназойливо негромко полилась песня в музыкальном сопровождении: «Аина-Аина, Аина-Аина-Ай-на-на».