Обрученные с Севером. По следам «Двух капитанов» - Роман Буйнов

«Топливо находится в самом плачевном состоянии, угля уже давно нет, а доски все вышли, только осталась палуба, или придется в скором времени начать ломать перегородки и полы, на судне». И далее: «8 октября 1913 года. Керосину уже нету нас с весны, так что теперь все время надо сидеть у сальной коптилки».

И это спустя меньше года с начала экспедиции! Правда, уголь планировалось докупить на Диксоне, но до него шхуне добраться было не суждено уже никогда.

В своем дневнике Альбанов сообщает, что, будучи не в себе, во время своей тяжелой и продолжительной болезни капитан «любил, чтобы у него горел все время огонь в печке, причем чтобы он видел его и видел, как подкладывают дрова. Это ему надо было не для тепла, так как у него в это время болезни было даже жарко и приходилось открывать иллюминаторы, но он любил смотреть на огонь». Это тоже ощутимо подтачивало и без того скудные дровяные запасы: зимовщики попросту отапливали Арктику!

Только ко второй зимовке терпящее бедствие судно начинают тщательно утеплять:

«10 августа 1913 года. Устраиваемся на вторую зимовку. Носовой кубрик уничтожен, превращен в трюм. Нижний кормовой салон с каютами превращается в одну большую каюту на восемнадцать человек. Все наружные стены обиваются войлоком и парусиной. Кухню переделали и поставили плиту поперек судна так, что труба проходит через верхние помещения, именно через штурманскую и капитанскую каюты. Несколько кают совершенно забили досками и устроили двойные стены, между которыми насыпали шлак. На спардеке тоже был насыпан шлак и накрыт толем. Борта обложены снегом. Так что в этом году помещения будут гораздо теплее, чем в прошлом»[86].

Очень существенным недостатком стало отсутствие на шхуне радиосвязи. Радиостанциями к тому времени уже были оснащены многие морские суда, но у Георгия Львовича уже не оставалось времени на решение этой немаловажной проблемы. Из‑за этого, даже когда в 1914 году были снаряжены сразу несколько поисковых экспедиций, «Св. Анну» искали совсем не там, где она в действительности находилась.

К лету 1914 года на корабле ожидался голод. И связано это с тем, что, не подозревая еще о предстоящих испытаниях, имеющаяся поначалу в достаточном количестве провизия, так же как и топливо, использовалась и хранилась нерационально. У экипажа не было нужды экономить, и, скорее всего, многое попросту недальновидно выбрасывалось за борт. Многие полярные исследователи, особенно советского периода, очень часто любили в своих книгах смаковать, как царское правительство чуть ли не умышленно подсунуло Г. Я. Седову тухлую солонину и испортившиеся продукты[87]. Но почему‑то его значительно хуже оснащенная в продовольственном плане экспедиция, примерно в то же время, что и Г. Л. Брусилов вышедшая в море, на момент встречи с Альбановым и Конрадом располагала гораздо бóльшим продуктовым ресурсом;

«Ужин, которым нас угостили на «Фоке», был великолепен: тут был настоящий» мягкий хлеб, свежие яйца, консервы и жаркое из «зайца», перед которым в честь встречи было выпито по рюмке водки. После ужина был чай с молоком и настоящим сахаром и бисквиты. Гостеприимные хозяева то и дело угощали нас то тем, то другим, причем разговоры, рассказы и новости не прекращались ни на минуту»[88].

Где же провизия со «Св. Анны»?

Осенью 1913 года Альбанов запишет в своем дневнике: «Ничто не указывало на присутствие близкой земли, даже медведи, которых за прошлый год мыубили 47 штук, в этом году не показывались». Его слова подтверждает и Александр Конрад: «10 октября 1913 года. Сегодня убили медведя. С сегодняшним медведем всего убито 43 больших медведя и 4 маленьких для чучел и два песца».

А теперь немного биологии и математики.

Белый медведь — самый крупный наземный хищник нашей планеты. Так написано в любой доступной энциклопедии, и смею вас заверить, что это действительно так. Масса самцов в этом регионе[89]в среднем составляет четыреста–пятьсот килограммов, а самок несколько меньше. Сорок три медведя, если не считать четырех убиенных медвежат, даже при самых скромных подсчетах дают сто пятьдесят, а то и двести килограммов чистого мяса каждый. Итого как минимум шесть с половиной тонн! Разделите это на двадцать четыре члена экипажа и на количество дней в году. Получается, что на человека приходилось более семисот грамм медвежьего мяса в сутки! Это не считая костей, жира, внутренностей. Не считая убитых к этому же времени свыше сорока тюленей. Более идеальных условий для хранения продуктов придумать трудно, как‑никак все‑таки Арктика! Куда же подевалось все это добро? Ответ лежит на поверхности. Нельзя забывать, что из Санкт–Петербурга во Владивосток отправлялось акционерное зверобойное общество, поэтому медведя били в основном ради ценной шкуры, а не из кулинарных соображений. На «Св. Анне» был собственный запас мяса пяти (!) сортов, а белый медведь отнюдь не является изысканным деликатесом, и мясо его использовали лишь для того, чтобы время от времени как‑то разнообразить рацион питания. Никто из экипажа даже мысли не допускал, что придется зимовать на судне хотя бы еще один год. Это стало окончательно понятно только в начале августа 1913 года, но было слишком поздно: судно стремительно двигалось на север, и добыча зверя резко сократилась.

А что же рыбная ловля? В дневниках Альбанова и Конрада нередко встречаются описания того, что и как подавалось к столу, особенно к праздничному. Но рыба в рационе команды не упоминается ни разу. Спустя полтора года после выхода «Св. Анны» из Санкт–Петербурга, а именно 28 января 1914 (!) года в дневнике у Александра Конрада появляется запись: «Сегодня хотим пробовать ловить рыбу». Скорее всего, слово «пробовать» здесь ключевое. В том смысле, что до этого момента ее вообще не ловили. Но почему? Нечем было? Полноте! Вот запись из найденных нами в 2010 году дневников, датируемая 7 мая 1913 года: «Сегодня был спор Ауняева с Баевым, кто скорей вяжет сети. Ауняев выиграл пари». Сети вязали забавы ради?

Очень непростой вопрос о медицине на корабле. Экспедиционный доктор, обещавший вместе со старпомом сесть на судно в Александровске–на–Мурмане, попросту не явился. В сложившейся ситуации Брусилову приходится выбирать из двух зол наименьшее. Он принимает предложение юной пассажирки Ерминии Жданко остаться в качестве медика на корабле:

«…надо было иметь еще хотя бы одного интеллигентного человека для метеорологических наблюдений и медицинской помощи. К тому же она была на курсах сестер милосердия, хотя бы что‑нибудь»[90].