Снег в Венеции - Николас Ремин

– В Вероне, ваше императорское величество, в военном архиве. На каждого императорского офицера, который служил или служит в Италии, заведено дело. Но господа из архива стерегут эти дела как драгоценности императорского дома.

– Что, как правило, необходимо, чтобы запросить дело из Вероны?

– Это зависит от того, какой гриф у этого личного дела – Кёнигсэгг ненадолго задумался. – Если в деле нет материалов, не подлежащих огласке, достаточно официального прошения, поданного на имя начальника архива. В письменном, разумеется, виде и с объяснением причин, вызвавших интерес к делу.

Тогда начальник архива делает соответствующую пометку на прошении и передает его одному из унтер-офицеров. Тот находит дело в архиве и вносит его номер в протокол о выдаче. – Кёнигсэгг расстегнул верхнюю пуговицу мундира и выпил воды. – В этом протоколе, – пояснил он, – указан объем изымаемого дела. После чего протокол о выдаче-изъятии попадает в соответствующий отдел архива; ознакомившись с содержанием дела, офицеры либо поддерживают, либо отклоняют просьбу о выдаче – возникает так называемое «второе прошение». Если этот отдел первичное прошение поддерживает и ставит под ним свою подпись, дается ход «второму прошению», которое удовлетворяется обычно в течение полугода. Если у вас там нет знакомых или… других способов влияния…

Елизавета озабоченно перебила:

– Достаточно того, что я кое-кого знаю, а он тоже знает кое-кого… Этого разве мало?

– Мой кузен – начальник главной регистратуры.

– Когда отходит следующий поезд в Верону, господин генерал-майор?

То, что она обратилась к нему столь официально, означало, что сейчас последует какой-то приказ; это Кёнигсэггу было хорошо известно.

– В двенадцать часов, ваше императорское величество.

Голосом, не допускавшим никаких возражений Елизавета произнесла:

– Придется вам этим двенадцатичасовым поездом отправиться в Верону и потрудиться в архиве.

Кёнигсэгг знал: возражать бесполезно. Кроме того, после минувшей ночи ему меньше всего хотелось остаться с глазу на глаз с графиней.

– Дела каких офицеров интересуют ваше императорское величество?

– Полковника Пергена и лейтенанта Грильпарцера. Так зовут лейтенанта из списка.

Кёнигсэгг поклонился. Его слегка подташнивало, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как плохо ему было сегодня ранним утром, когда он чуть не упал у туалетного столика. Пришлось даже просить камердинера, чтобы тот помог ему умыться. И тот долго возился с сидевшим на кровати, почти умирающим графом.

– Да, есть и еще кое-что, – вспомнила Елизавета.

– Да, ваше императорское величество?

– Эннемозер видел неизвестного посетителя только из окна. Только сверху и со спины. По его словам, на незнакомце было черное пальто, вроде тех, что носят священники. Больше он ничего не разглядел.

– Почему ваше императорское величество упоминает об этой детали?

– Потому что в списке пассажиров фигурирует и некий священник.

– Многие священники слркили прежде капелланами в армии, – задумчиво сказал Кёнигсэгг. – И значит, на них тоже были заведены дела.

– Ищите хорошенько, господин генерал-майор. Возьмите с собой список пассажиров.

Елизавета знала, что, придя к себе, Кёнигсэгги непременно начнут обсуждать, почему потребовались ей какие-то дела из Вероны. Ответ был прост, но она не собиралась ничего объяснять. По крайней мере, до завтрашнего дня.

Елизавета подошла к окну. Тучи, затягивавшие сегодня утром все небо, понемногу разбежались. Она увидела, как солнечные лучи поблескивают на заснеженных крышах Доганы и куполах церкви Санта-Мария делла Салюте. Греческий пароход – Елизавете удалось разглядеть флаг на его корме – приближался со стороны канала Джудекка. Он медленно шел в сторону залива Сан-Марко, оставляя за кормой черные клубы дыма из трубы. Гондолы уступали пароходу фарватер и покачивались на волнах у него за кормой.

«Забавно, – размышляла Елизавета, – но после этого мерзкого убийства на пароходе и после того, как Тоггенбург всеми силами взялся за то, чтобы выдворить меня из Венеции, я чувствую себя просто отлично».

Когда несколько минут спустя в салоне появилась Вастль, чтобы убрать со стола, она, к своему удивлению, увидела, что императрица стоит у окна и чему-то смеется. Когда Елизавета напомнила камеристке, какой вид был у обер-гофмейстера, когда два сержанта выводили его из траттории, Вастль тоже не смогла Удержаться от смеха. Вообще говоря, графиня Хоэнэмбс нравилась ей больше, чем императрица, хотя иногда и императрица бывала неотразима… почти как графиня Хоэнэмбс.

Эмилия Форсетти каждые пять минут вскакивала со своей деревянной лежанки и подходила к окну. Окно было зарешеченное, сквозь металлические прутья открывался вид на покрытую снегом крышу, за ней виднелись несколько невысоких зданий, а там уже и лагуна. Эмилию Форсетти бил озноб, ей было дурно от страха. Камера, в которой она провела ночь, была чуть шире отвратительной лежанки. Сегодня на рассвете сердце Эмилии Форсетти вдруг бешено забилось, она чуть не обезумела. Она вспомнила рассказы о людях, которых бросали в тесные-претесные камеры на верную погибель – чтобы они там свихнулись. Она не сомневалась больше, что и ей уготована такая судьба.

Этот полковник Перген вчера арестовал ее в кафе «Флориан», а к вечеру она оказалась в тюрьме на острове Сан-Джорджо. То, что искал Перген, Эмилия Форсетти предусмотрительно спрятала под доски на дне одного из сандало. Сандало покачивался в заливе Мизерикордиа в другом конце Венеции. Тайника лучше придумать было невозможна – полковник Перген никогда не догадается, где он! Но сейчас, в страшной камере, Эмилию Форсетти начали грызть сомнения: «А вдруг он найдет? Надо было придумать что-то похитрее!»

То, что она припрятала оба конверта из злосчастной каюты на «Эрцгерцоге Зигмунде», было не более чем рефлекс Женщины часто руководствуются случайными рефлексами, гораздо чаще, чем мужчины. Но потом Эмилия Форсетти наделала много ошибок' Самое главное – она недооценила этого полковника Пергена.

Никто в то воскресенье не обратил внимания на свидетельские показания истеричной женщины-уборщицы. Она поспешила домой, где уселась за кухонным столом и стала рассматривать свою добычу. Конечно, лучше было бы найти колечко или дорогой носовой платок (и то и другое легко сбыть с рук), а не эти два конверта. Но в таких конвертах с тиснеными золотыми коронами могло оказаться все что угодно, в том числе деньги!

Никаких денег в конверте с золотой короной не оказалось, в нем была только одна исписанная страница тонкой бумаги: буквы немецкие, а подпись Эмилия Форсетти с первых попыток разобрать не сумела С немецким у нее было плоховато, и прошло никак не менее получаса, пока она наконец не сообразила, что перед ней письмо императора к императрице. Значит, убитый в каюте был императорским курьером.