Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Как мне с тобой хорошо! — прошептала девушка. — Какой ты нежный! Но мне все равно страшно!

— Почему?

— Что будет больно. Ну, в первый раз… Одна девушка на вечерних посиделках рассказывала. Она только вышла замуж и, кажется, в первую брачную ночь намучилась.

Жан обещал, что будет очень осторожен. Клер, страстная натура, тут же потребовала:

— Сделай это прямо сейчас! Сразу!

И она откинулась на спину, чуть раздвинув ноги. Он лег сверху, сдерживаясь, чтобы не закричать от счастья. Но тут глухо зарычал Соважон, сообщая о чужаках. И правда, сквозь кусты уже был виден танцующий огонек фонаря. Кто-то шел по лугу.

— Боже мой! Ты пропал! — зашептала Клер.

— Нет! Им меня не поймать!

Парень схватил штаны и, припадая к земле, соскользнул в воду. Перепуганная Клер попыталась собрать свою одежду. Соважон к этому времени поднял яростный лай. К ручью вышли два жандарма с саблями наголо. В свете фонаря обнаженная кожа девушки, прикрывшейся мокрым платьем, казалось, отливала золотом. Большая часть ее тела оставалась на виду, потому что Клер приходилось одной рукой удерживать пса за ошейник.

— Вот это да! — вскричал один жандарм, не ожидавший увидеть девушку, совершенно одну и раздетую.

Клер недаром прочитала массу приключенческих романов и комедий. Она тут же нашлась с ответом:

— Я купалась в ручье, мсье! На улице так жарко! У меня потерялась коза, и я ищу ее с девяти вечера. Выскочила из загородки и убежала! Я — Клер Руа, дочка бумажных дел мастера с Пастушьей мельницы и невеста мсье Жиро из Понриана!

Уточнение было нелишним: выше по реке имелось еще две мельницы, размером поскромнее и не такие знаменитые. Название поместья семьи Жиро тоже было у всех на слуху.

— Гулять в одиночку ночью небезопасно, мадемуазель! — сказал тот из жандармов, что был постарше, опуская саблю. — И это у вас кто? На собаку не похож. Неужели волк?

И он поднял фонарь повыше. Только теперь Клер заметила, что белое пятно на морде у Соважона скрылось под слоем засохшей грязи. А своими крепкими лапами, мощной шеей, золотыми глазами и страшными клыками он очень походил на зверя, которого ненавидят все крестьяне мира.

— Это помесь, мсье бригадир! — отвечала Клер. — И не моя вина, что он похож на волка. Угомонись, Соважон! Лежать!

Спеша уверить жандармов в его безобидности, Клер шлепнула пса по заду. Тот с виноватым видом распластался на земле. Жандарм помоложе ухмылялся во весь рот — такой чудесный вид ему открывался! Он любовался изгибом талии Клер и ее попкой. Сообразив, что к чему, она покраснела, а потом и разозлилась.

— Господа, позволите вы мне наконец одеться? Не знаю, что привело вас на земли моего отца, но поймите, я в крайне затруднительном положении! Не приведи Господь, мой жених узнает…

Жандармы, по приказу шефа полиции совершавшие обход, не сразу, но все-таки уразумели, что им лучше уйти.

— Наши извинения, мадемуазель! И все же осторожность не помешает: в окрестностях Ангулема разгуливает беглый каторжник. Возвращайтесь-ка вы домой!

Клер кивнула, знаком прося их удалиться. Жан, лежащий в ручье ни живой ни мертвый, уже начал замерзать. Он ничего не видел, но все слышал. Слова Клер громыхали у него в сознании сильнее, чем гроза. Дважды она упомянула жениха, Фредерика. Он чувствовал себя покинутым, преданным, пропащим. А на что, собственно, такой, как он, мог рассчитывать? Что Клер выберет его, когда ее зовет замуж этот Жиро, наверняка молодой и богатый? Ему хотелось плакать от злости.

— Жан! — едва слышно позвала Клер. — Они ушли.

Одной щекой в воде, он не ответил. Пыл юности, бросивший их в объятия друг друга, желание, слова любви… Оказалось, все это — пустое.

— Проваливай! — вполголоса крикнул он. — Проваливай и никогда больше не приходи!

Клер оделась. Если Жан передумал, не оставаться же ей раздетой!

— Никуда я не пойду, — прошептала она. — Что на тебя нашло? Я отвлекла жандармов, а ты на меня же злишься?

Мокрый, он подскочил к ней. Гроза ушла, и небо понемногу прояснилось. Молодой месяц давал достаточно света, чтобы Клер заметила, что у Жана немного отросли волосы. Таким он показался ей еще красивее.

— Что таращишься? — буркнул он. — Закрой рот, а то комары налетят!

— Не будь таким грубым, — попросила Клер.

— Беги к жениху, он утешит!

И тут Клер поняла. Она перестала застегивать пуговички на платье, и Жан уже не мог отвести глаз от чудесной, соблазнительно округлой девичьей груди.

— У меня не было выбора, — тихо проговорила она. — Я должна была так сказать, чтобы они оставили меня в покое.

Чтобы ушли… Я страшно боялась, что тебя схватят.

Клер не знала, как объяснить. Ей казалось, что все слишком запутано. Бросившись ему на шею, она зашептала:

— Жан, я тебе все расскажу, но в другой раз! У нас так мало времени! Ты ведь все равно уедешь в Америку, на край света, а мне придется остаться тут, с семьей, на всю жизнь, понимаешь? Моя жизнь — здесь, в долине, в доме, где я родилась. Так какая разница, помолвлена я или нет? Я люблю только тебя. И хочу, чтобы ты был у меня первым!

Она кричала. Она плакала, не отдавая себе в этом отчета. Жан обнял ее крепко-крепко. Он мало смыслил в женщинах, но в Клер чувствовалась безмерная доброта, абсолютная искренность. Прижимаясь к нему, она твердила его имя как молитву, поглаживая ему спину своими теплыми миниатюрными пальчиками.

— Жан, Жан, Жан…

Он понял, что этот тихий, дрожащий от горя голос, зовущий его по имени, ему не забыть никогда. Целуя ее в лоб и в волосы и воспламеняясь вновь, он сказал:

— Идем! Сегодня мне плевать на других. Ты — моя, только моя!

Рука об руку, они поднялись к Пещере фей. Полная тишина повисла над скалами и скошенными лугами, чей аромат так хорошо ощущается ночью. Жан отодвинул занавесь из плюща, пропуская девушку вперед. Взял у нее фонарь.

— Не нужно! Обойдемся без света! — сказал он, смеясь.

Расстегнул на ней платье, и оно медленно скользнуло на землю. У Клер вырвался счастливый вздох.

— Земля твердая, — пробормотал Жан. — Если б я мог уложить тебя на мягкую кровать!

— Мы в раю, — отвечала девушка. — Сюда никто не придет!

Она улеглась поверх мокрого платья, не замечая больно впившихся в спину камешков.

— Только не делай мне больно! — попросила тихо.

— Не бойся, я слишком тебя люблю! Я осторожно!

Он накрыл ее губы своими губами, тихонько их раздвинул. Это был бесконечный поцелуй.