Штауффенберг. Герой операции "Валькирия" - Жан Луи Тьерио

Все, что было истиной относительно чисто военного заговора, мало подходило для примыкавших к нему политических групп. Известно, что Герделер и Хассель находились под наблюдением. Попиц сам поделился своими намерениями с Гиммлером. Но ничего страшного не случилось по нескольким причинам. Этих милых политиков на самом деле никто не считал всерьез опасными. Они невольно были прекрасными источниками информации. И к тому же представляли гарантии на случай изменения обстановки. Именно так считал руководитель СС, намеревавшийся доить одновременно двух коров. В решающий момент он мог бы воспользоваться этим либо для того, чтобы доказать свою преданность Гитлеру, уничтожив их, либо для того, чтобы встать на сторону победителя. Очевидно, что именно тут и происходила утечка информации. Впрочем, это была уже не утечка, а поток информации. В своем «Дневнике войны» Эрнст Юнгер 27 марта 1944 года отметил после разговора с Хофакером: «Провели анализ ситуации, в ходе которого он упомянул фамилии некоторых лиц, в первую очередь фамилию Герделера, которая вот уже несколько лет встречается во всех подобных "комбинациях". Особенно если знать Попица и Йессена. Не может быть, чтобы Живодер и Толстобрюх[88]ничего об этом не знали». Уж если даже живший в Париже и не входивший в узкий круг заговорщиков Юнгер знал все подробности заговора, понятно, что большая часть руководителей рейха были также хорошо информированы.

Кружок «Крейзау» был более закрытым и более отдаленным от властей страны. Со временем гестапо стало следить за ним более пристально. И в январе 1944 года, после прослушивания телефонных разговоров, был арестован Мольтке, а в июле 1944 года был схвачен Юлиус Лебер. Но и у того, и у другого хватило мужества ничего не выдать под пытками. Им был известен план Штауффенберга. Они могли разрушить его всего несколькими словами. Его спасло их молчание.

В конечном счете именно оппортунизм некоторых нацистских заправил, среди которых был сам Гиммлер, умение хранить военную тайну и мужество некоторых допрошенных членов Сопротивления позволили ядру заговора остаться нераскрытым до самого 20 июля. Частично известными стали лишь политические проекты гипотетического устройства Германии послегитлеровского периода.

В голове Штауффенберга планы государственного переворота, должно быть, вызвали лирическое настроение. Он даже считал это делом первостепенной важности. Он прекрасно осознавал важную роль слова в нацистской Германии. Ему хотелось противопоставить что-то зажигательным речам фюрера, этому лающему в темпе адского стаккато голосу, который гипнотизировал народ. Он почти разделял советы Эрнста Юнгера, данные Хофакеру: «Вы должны будете также перекричать его в микрофон. Если вы не проявите всей мощи голоса, покушение не станет успешным».

Штауффенберг готовил воззвание с таким же упорством, которое он приложил и для подготовки государственного переворота. Он работал над ним начиная с сентября 1943 года, прибегнув к помощи Маргарет фон Овен, подруги жены Трескова. Та славилась тем, что умела помалкивать. По вечерам в Берлине она под диктовку печатала проекты воззвания. Вначале она вела себя сдержанно. Но когда услышала слова «фюрер Адольф Гитлер мертв», вскричала: «Что это такое? Во что меня втянули?» Это попахивало государственной изменой. Но Хеннингу и Клаусу удалось найти нужные слова, чтобы убедить ее действовать с ними заодно. Они напомнили ей о судьбе тысяч заключенных в лагеря евреев, о преступлениях государства, о рейхе, который катился к гибели. Объяснили, что профессия офицера не ограничивалась лишь пассивным повиновением, что надо было взять на себя выполнение преступления для того, чтобы избежать еще больших преступлений. Что это было долгом по отношению к родине — Германии и собственной совести перед лицом Господа. Маргарет сдалась. Дом Бертольда, где проживал и Клаус, стал мастерской писателя. Обстановка там была тихая, вполне буржуазная. Никто и подумать не мог, что там зрела трагедия. Стоявший в тени высоких сосен в жилом квартале Ванзее, этот большой дом напоминал жилище патриция или горное шале с деревянной надстройкой и большим балконом. Он походил на жилище отставного нотариуса. Однако именно в нем Клаус ходил по кабинету, служившему ему «аудиторией». Под его диктовку фрейлейн фон Овен печатала на машинке. Чтобы не оставлять отпечатков пальцев, она работала в резиновых перчатках. Каждый вечер машинка тщательно протиралась, а лента уничтожалась. Бумаги прятались в тайник. Они опасались визита гестапо, обыска. Одним ноябрьским вечером им показалось, что их выследили. Бертольд, Клаус и Маргарет шли по Трабенергассе с документами в руках, возвращаясь от Бека. Вдруг сзади послышался шум мотора. К ним медленно приближалась машина СС. Они ускорили шаг. У них были при себе доказательства существования заговора. Поравнявшись с ними, машина резко затормозила. Это была катастрофа. Они уже приготовились к тому, что из нее выскочат люди, приехавшие их арестовать. Но этого не случилось. Тревога была ложной. Черная тень ускорилась и исчезла в ночи. Они решили быть осмотрительнее и больше не носить с собой компрометирующих документов.

Для того чтобы придать тексту больше конкретики, Штауффенберг обратился за помощью к приятелям из кружка Штефана Георге. На Тристангерштрассе в перерыве между поездками в Афины поселился Рудольф Фарнер. Они вместе подыскивали слова, которые могли бы всколыхнуть немецкую душу. Клаус старался отойти от «лживого языка штампов». В декабре 1943 года он прочитал текст Герделеру, Беку, Мике и своему дяде Юкскюлю. Вердикт был категоричен: народ ничего из этого не поймет. Текст был слишком литературным, перегружен метафорами. Бек нанес последний удар: «Нам нужно вовсе не литературное произведение». Это значило, что Штауффенбергу надо было все переделать. Именно в этот момент Фарнер вернулся к своим поэтическим трудам. Уезжая, он подарил Клаусу золотой перстень с гравировкой «Finis Initium» («Конец — это начало»).

Этот случай очень показателен. Он указывает на многогранность личности Штауффенберга. Профессиональный офицер, талантливый тактик, несравненный логистик, он многие дни провел за работой над документом, который доложен был стать и политическим, и зажигательным. Он составил план операции «Валькирия» с точностью часовщика. И в то же самое время оттачивал предложения. Из-под мундира солдата опять проступил литератор.

Но это было лишь начало конца. Штауффенберг послушал советы заговорщиков. Проекты воззвания начали становиться более конкретными, вводная часть — более мудрой. Чтобы внушить людям, что операция «Валькирия» была результатом внутренних разборок между нацистами, воззвание начиналось такими словами: «Фюрер умер. Преступная группа далеких от фронта руководителей партии сделала попытку совершения государственного переворота. В стране вводится чрезвычайное положение. Вся полнота власти перешла в руки военачальников».

Затем перечислялись предложения, в которых были отражены чаяния «ветеранов» и «реформаторов». Проект воззвания менялся каждую неделю. Некоторые его варианты были утеряны. Запомним некоторые темы, которые упоминались во всех вариантах. Очень часто Бертольд и Клаус работали над ними во время наездов в Лаутлинген. Затем приводили их в порядок в Берлине вместе с Маргарет. Поэтому неправильно называть документ программой Лаутлингена. Но она осталась именно под этим названием.