Реквием - Ульяна Соболева

— Это кто, мам?

От неожиданности я аж подпрыгнула. Карина стояла рядом и тоже смотрела вниз.

— Это тот тип, который был возле школы, да?

Я кивнула и почувствовала, как пересохло в горле.

— Это ты из-за него тогда плакала? Ну ты даешь, мам. И кто он такой?

Я медленно выдохнула и мысленно произнесла молитву.

— Это твой отец, Карина.

Она выронила чашку с йогуртом, а я перестала дышать, глядя, как белое пятно расползается по паркету к моим и ее ногам.

— Да ну… — я физически ощутила, как ее сердце запрыгало в груди, как оно там начало рваться наружу, пропуская удары, — ты… ты это пошутила сейчас, да?

— Нет, не пошутила — это твой отец.

Теперь мы смотрели друг другу в глаза и в голове картинками проносились многочисленные вопросы, слезы, обиды и снова вопросы.

В четыре года: "Мам, а у меня есть папа?"

В шесть лет: "Мам, почему я пишу ему письма, а он не отвечает? Он не любит нас?"

В восемь лет: "Мам, ты не отправляла ему, да?"

В десять лет: "Я тебя ненавижу, ты все решила за меня и лишила меня отца, потому что струсила"

В одиннадцать: "Мама, ты так никогда ему и не напишешь, да?"

— И? — Карина пыталась успокоиться, но слегка подрагивающие пальцы, которыми она поправила русую челку, выдавали волнение.

— Он приехал и нашел нас.

Карина кивнула, не отводя от меня взгляда.

— А раньше нельзя было?

— А раньше он не знал о твоем существовании, и я говорила тебе об этом.

— Сейчас узнал, значит?

— Узнал. Мир не без "добрых" людей.

— То есть истории в стиле сериалов "я забеременела, и он меня бросил, козел и подлец" действительно не было?

Она пыталась спрятать волнение за привычной колючестью и сарказмом.

— Не было. Была моя наивность и глупость, было его незнание и много обстоятельств, которые были против нас.

Карина снова подошла к окну и теперь я склонилась к разбитой чашке и медленно подбирала осколки, пачкая пальцы йогуртом.

— Я порассуждаю логически, хорошо? — спросила она, глядя в окно.

— Рассуждай.

— Его не было тринадцать лет. Все это время он считал, что у него нет дочери. Он вернулся откуда-то там и узнал обо мне, приехал к школе, ты его увидела, разревелась.

Я кивала, хотя она и не видела этого, а водила пальцем по стеклу и продолжала смотреть на улицу.

— Потом каким-то образом вы встретились, и все эти три дня ты была с ним? Получается, что ты хотела, чтобы он вернулся и чтобы узнал?

Она повернулась ко мне, и я увидела, что у нее в глазах блеснули слезы.

— Да. Хотела. Очень хотела.

— Хотела и не писала ему?

— Хотела и не писала… Все было слишком сложно и…

— Любишь его? Да?

Дети. Насколько они просты в общении. Они не ищут лазеек, не играют в словесные шахматы, и они жестоки в своей откровенной прямоте. Они обескураживают теми вопросами, которые взрослые задавать не умеют или не хотят.

— Люблю, — честно ответила я и положила осколки чашки на стол.

Карина снова кивнула и повернулась к окну, облокотившись на подоконник. Секунды растянулись на тысячелетия. Я ждала ее ответа, как приговора.

— А он ниче так. Симпатичный. Пусть поднимается. Будем знакомиться. Только ты не думай, что я брошусь ему на шею с криком "папочка". Пусть попотеет.

— Карина.

Она обернулась, но я видела, что теперь ее глаза загорелись… таким знакомым блеском. Она уже не могла скрывать восторга. Ее распирало от эмоций.

— Что? Я, кстати, очень адекватна, мама. А могла бы устроить тебе тут… так что, это… Зови его.

Я потянулась за сотовым, потом посмотрела на Карину и тихо сказала.

— Его зовут Андрей.

— Угу. Прикольное имя. Мне нравится. Звони, давай. Он там замерз, наверное. Я пойду чайник поставлю.

Река истины протекает через каналы заблуждений

(с) Р. Тагор

Мы с Леной сидели за кухонным столом, пересматриваясь и время от времени подносили чашки с чаем к губам. Скорее, для вида, чтобы взять несколько секунд для паузы. Странное ощущение — мы, двое взрослых, чувствовали себя как нашкодившие дети, которые ждут от собственной дочери приговора. Каждая секунда — словно щелчок метронома, который звучит в голове громким эхом, усиливая напряжение, заставляя сердце замирать в мучительном ожидании.

Дочь стояла, опираясь на кухонный шкаф, и сканировала нас взглядом. Оттолкнувшись от шкафа и сложив руки на груди, она сделала несколько шагов в сторону окна, посмотрела сквозь стекло во двор и потом, обернувшись, нарушила эту неловкую тишину:

— Вы что, так и будете сидеть, словно воды в рот набрали? Что-то мне становится скучновато…

Мы с Леной опять бросили друг на друга взгляды, и она закашлялась, видимо, поперхнулась-таки чаем.

— Карина… — начал я и вдруг почувствовал, что чертовски рад не просто произносить ее имя, а именно обращаться к ней, наблюдать за ее движениями, выражением лица, взглядом и чувствовать ее эмоции… — если тебе не перехотелось с нами говорить, это уже хороший знак…

— Да уж, чувствую, вам есть о чем мне рассказать… Не хотите начать прямо сейчас?

— Думаю, в несколько часов мы не уложимся, поэтому начну с главного. С этого момента вам с мамой придется кое с чем смириться…

— Хм, хорошенькое начало. И с чем же?

— С тем, что в вашей жизни появился я. И это навсегда…

На протяжении всего этого времени Лена теребила край юбки, нервничала, волновалась, перекручивала на пальце кольцо, то снимая его, то надевая обратно, а сейчас не смогла скрыть радостную ухмылку. Карина тоже улыбнулась, и я почувствовал, как с души свалилась тяжесть. Казалось, даже дышать стало легче. Ее первая подаренная мне улыбка…

— То, что мама не против, я уже поняла, а я, как любящая дочь, не могу мешать влюбленным…

Эти ее взрослые реплики хоть и прозвучали иронично и в некоей мере издевательски, но разрядили атмосферу напряжения.