В перерывах суеты - Михаил Барщевский

Он свои дела закончить успел. Хотя нет. Он не мог сказать ни дочери, ни жене то, что сказать хотел бы. Но это можно было говорить только умирая, а он обязан был им подыгрывать и делать вид, что верит в выздоровление.

Месяц назад он почувствовал, что онкологи его «отпустили». Правда, пока ему не кололи наркотики, то есть он был не приговорен. Но и бороться они перестали. Конечно, будь он оптимистом, а не пессимистом, он бы верил в возможность чуда. Тем более, что оказался сам его свидетелем. Когда девять месяцев назад он впервые попал на Каширку, в соседней палате лежал бизнесмен, чуть постарше его, абсолютно плохой. Его уже не лечили, он просто лежал, поскольку семье так было удобнее, — отсутствие стонов, запахов. И вообще, какой психологический климат дома, когда за стеной кто-то отходит? Словом, его держали в больнице. А его приятель, которому он когда-то помог, — то ли прикрыл от рэкетиров, то ли выручил деньги СМИ, это так и не выяснилось, — поехал в Индию и привез какое-то лекарство. Травки. Когда два месяца назад Дима в очередной раз лежал на Каширке, бизнесмен заехал его навестить. Рассказал, что уже месяц, как опять плавает в бассейне через день, поправился на шестнадцать килограммов, опять стал работать и уже несколько раз после работы задерживался с секретаршей! Вот уж что Диму сейчас не интересовало, так это «секретарши». Значит, бизнесмен действительно выздоровел, если ему опять нужны эти глупости. Даже если наврал и на самом деле не «задерживался», то, коли он именно таким рассказом решил поднять Димин боевой дух, значит, уж мыслит, по крайней мере, в правильном направлении. Самому же Диме об этом и подумать-то было странно. Всю жизнь хохмил, что умереть хотел бы на бабе. А сейчас, когда смерть была тут, совсем близко, и думать-то о сексе не хотелось. Просто не думалось. Это осталось в другой жизни.

А в другой жизни это было. Ох, было!

Как-то, выходя из Останкино, он поскользнулся и сломал ногу. Попал в больницу. Не надолго, дней на пять. Так к нему в ЦКБ приезжали подружки усладить знаменитого телеаналитика! Где они сейчас? Тогда понимали, что он выздоровеет. А сегодня попрощались? Пустышки вы, пустышки! Хотя, может, кто-то из них его и любил. А сейчас просто не знает, как дать о себе знать. Да нет, скорее, обманывали. Или обманывались. Во всяком случае, он никогда не верил, что его кто-то любит, кроме жены. Не хотел верить, потому что это налагало бы дополнительную ответственность. Сексуальную партнершу можно было и бросить, а того, кто тебя любит, — нельзя. Сам он никого из них не любил. Просто не разрешал себе, и все. Только когда умерла его первая жена, он позволил себе всерьез взглянуть на женщин. И тут же женился на своей аспирантке из Института телевидения, с которой и переспал-то до этого всего несколько раз. И не ошибся. Она преклонялась перед ним, обожала и боготворила. Но прошло года три, и он понял, что его дочь и умнее, и сильнее, чем его жена. Она это тоже понимала и ни в чем не перечила Ксюше, признавая ее первостепенность в его жизни. Ксюша же к мачехе не ревновала, прекрасно понимая, что Диме нужна была жена, и это был не худший вариант. Как-то постепенно Люда стала мажордомом: командовала поварихой и работницей, приходившей убирать дом и гладить его рубашки и белье, и не пыталась привлечь к себе внимания больше, чем они с Ксюшей готовы были ей уделять.

Она — хорошая. Сейчас, когда было больно, она садилась рядом и гладила его руку. Это максимально допустимый объем жалости, который ему было разрешено получать. И в глазах у нее была боль. И испуг. Она действительно любила его. А вот Ксюша — не понятно. Разумеется, она все организовала — врача, приезжавшего через день на дачу, сиделок, все любимые его кушанья, хотя он уже давно ничего не хотел и почти ничего не ел. Она заходила к нему на пару минут. Ну, может, на десять. Рассказывала свои последние новости. Анекдоты. Словом, как всегда. Как тогда, когда он был здоров. А сейчас он умирал! Люда хотя бы гладила его руку. Иногда — волосы. А Ксюша, казалось, боялась лишний раз к нему прикоснуться. Да, он хотел вырастить ее сильной и жесткой. Но все-таки он нанялся, что к нему она будет мягче. По крайней мере, перед его уходом.

Хотя не надо гневить Бога. Она — добрая. Только не сентиментальная. С ним. С мужем она просто кошка. И надо признать, он того стоил.

Сколько он помнил свою дочь взрослой, столько он думал о том, как трудно ей будет выйти замуж. Опасения вызывали и ее собственный жесткий характер, и язвительный язык, и, главное, то, что она всех будет сравнивать с ним. Так всегда бывает: мужчины, выбирая пару, сравнивают ее со своей матерью, а дочери — с отцом. Он понимал, что при всех своих недостатках, которые он осознавал, он не был ни инфантильным, ни слабым. А в ее поколении мальчики вырастали именно такими. Хорошо образованные, умные, но — без локтей и зубов. За ними не будешь как за каменной стеной. А она видела, что ее мать прожила всю жизнь именно так. Когда появился Алексей — молодой преуспевающий бизнес-адвокат, он понял сразу, что это может быть серьезно. От него исходила уверенность в себе, но не «пальцеватость», спокойствие, но не меланхоличность, умение поддержать беседу практически на любую тему, но отнюдь не развязная болтливость или всезнайство. Алексей вошел в их с дочерью семью как-то очень мягко, как будто он уже давно здесь присутствовал. Просто куда-то отъезжал ненадолго. Странно, он подумал «в их с дочерью семью» и совсем забыл про Люду. Зря, она — хорошая. Но все-таки это другое. А еще Алексей был сильный и очень тактичный. Непонятно другое, как он мог сейчас, когда Дима умирал, уехать на две недели в командировку. Да еще так далеко — в Индию. Если «это» наконец случится, Ксюшка в самый тяжелый момент останется одна. Жалко ее. Конечно, она все организует. Но кому поплакаться в жилетку? Странно, Алексею это так не свойственно!

«Проведена операция по радикальной резекции полипа прямой кишки.

Эпикриз: выписывается в удовлетворительном состоянии, рекомендован постельный режим, щадящая диета, обезболивающие средства при необходимости».

Алексей, конечно, очень на него похож. Чего стоит одна только афера с двойной выпиской. Ксюшка, конечно, этого помнить не могла, да и не факт, что знала истинную историю. Когда умирал отец, Дима взял в больнице две выписки. Одну, настоящую, для онкодиспансера, а вторую — с липовым благополучным диагнозом — для отца. Разумеется, он понимал, что отец не поверит, если ему просто выписку показать. Поэтому Дима как бы забыл ее на столе, прекрасно понимая, что отец проявит любопытство и бумажку прочтет. Что и произошло. Когда его самого выписали из больницы после операции, спустя несколько дней, он увидел у себя в комнате Ксюшкину сумочку. Не в ее характере было забывать сумочки. Добрался до кресла, открыл и, разумеется, на самом видном месте обнаружил свою выписку! Ту самую, которую запомнил наизусть, все время вспоминал и, разумеется, которой совершенно не верил. Конечно, это придумал Алексей. Ну откуда ему было знать, что этот анекдот он уже слышал?!

«Клинический диагноз: полип прямой кишки без признаков озлокачествления».

Господи, как же больно! Хорошо, что ему хоть не сделали вывод, стому, как это у них называется. Ему было бы тошно понимать, что в комнате стоит дурной запах. Ему, конечно, наплевать, но и Люде, и Ксюшке это было бы неприятно. Хотя, если бы стома была, это означало бы, что есть шанс. Пусть небольшой, но есть.