Шут - Эндрю Гросс

— Не дух, Одо. Я знал, что она жива, и оказался прав.

— Что? Софи жива?

— Я нашел ее в тюрьме. В Боре.

— Вот же сукин сын! — хмыкнул кузнец, и глаза его весело заблестели. Но уже в следующее мгновение он снова посерьезнел. — Но из леса ты выполз один. Где же…

Я опустил голову.

— Она умерла, Одо. Умерла у меня на руках. Я нашел Софи слишком поздно. Они держали ее там как заложницу, думали, будто у нас есть что-то ценное, что-то принадлежащее им. Я вернулся, чтобы рассказать обо всем ее брату Мэттью.

Он тяжело вздохнул.

— Очень жаль, Хью, но это невозможно.

— Почему? Что случилось?

— Люди Болдуина… они снова побывали здесь. Искали тебя. Называли тебя убийцей и трусом. Говорили, что ты сбежал из армии и убил кастеляна. Потом разграбили деревню. Предупредили, что тот, кто укроет тебя, будет повешен. Некоторые из нас…

Порыв ветра ударил в лицо, принеся с собой отвратительный запах, от которого живот выворачивало наизнанку.

— Что это за вонь, Одо?

— Мэттью пытался заступиться за тебя, — продолжал кузнец. — Сказал, что с тобой обошлись не по справедливости. Что кастелян сжег твой дом, убил сына и забрал жену. Что если Норкросс сдох, то так ему и надо. Мэттью показал им постоялый двор, который начал восстанавливать заново. И знаешь, они словно с цепи сорвались. Повесили Мэттью. Потом, когда он еще висел, привязали веревкой к коням… В общем, его разорвали на части.

— Нет!

Я застонал от боли. Еще одна смерть из-за меня. Бедный Мэттью. Чем он провинился перед ними? Боже, когда же кончится этот кошмар?

Я поднял голову. Новый страх уже холодил грудь.

— Ты не ответил… Что это за запах?

Одо покачал головой.

— Они сожгли наш городок, Хью.

Вместе с Одо я прошел по разоренной, пустынной местности, которую всего лишь два года назад называл своим домом.

Все вокруг — поля, избы, амбары — превратилось в почерневшие холмики из камня и золы. Тут и там виднелись заваленные мусором пепелища; кое-где дома уже начали отстраивать заново. Мельница, еще недавно самое красивое строение в городе, лежала в развалинах поперек реки.

Завидев нас, люди опускали молотки, откладывали пилы. Игравшие на улице дети сначала с любопытством уставились на чудного незнакомца, потом, узнав меня, замахали руками и закричали:

— Это же Хью! Хью! Ты насовсем вернулся?

Скоро меня сопровождала целая процессия любопытных. Странное я, должно быть, являл зрелище — в потрепанной клетчатой тунике и рваных зеленых чулках. Мы с Одо направились к площади. В прошлый раз, ошеломленный известием о смерти сына и исчезновении жены, я так спешил, что ничего не заметил. Сейчас все выглядело по-новому, непривычно и жалко.

— Слава Богу, это Хью! — кричали одни. — Он вернулся.

Другие плевали на дорогу передо мной.

— Уходи, Хью. Ты хуже дьявола. Посмотри, что с нами сделали. Из-за тебя.

К тому времени как я добрался до площади, там собралось человек семьдесят, почти весь наш городок. Люди обступили меня плотным кольцом.

Я остановился перед нашим домом. Две новые бревенчатые стены опирались на каменные колонны. Взявшись за восстановление постоялого двора, Мэттью намеревался сделать его лучше, красивее и прочнее, чем прежде. И снова злость всколыхнулась во мне черной волной. Будь они прокляты! Это я убил Норкросса. Я проник в замок. Какое же они имели право мстить всему городу?

Слезы подступили к глазам. Я плакал. Плакал так, как не плакал много-много лет, с тех пор как был ребенком.

Будь ты проклят, Болдуин. И будь проклят я сам. За глупую гордость.

Я опустился на колени. Жена, сын… Мэттью… Все погибли. Все погибло. Сколько смертей.

Люди стояли молча, давая мне выплакаться. Потом кто-то положил руку мне на плечо. Я проглотил слезы и поднял голову. Отец Лео. Раньше я никогда не обращал особого внимания ни на него самого, ни на его проповеди. Сейчас я молил о том, чтобы он не убирал руку, потому что только она не позволяла мне упасть на землю под бременем стыда и горя.

— Не кори себя, Хью, — тихо сказал священник. — Это не ты сделал, а Болдуин.

— Да, Хью, ты ни при чем, — поддержали его из толпы. — Ты не виноват. Это дело рук Болдуина.

— Мы платим положенное, и вот как этот ублюдок благодарит нас, — крикнула какая-то женщина.

— Хью должен уйти, — возразила другая. — Он убил Норкросса. Из-за него у нас одни несчастья.

— Да, он убил Норкросса. И правильно сделал! Кому еще из нас выпало такое горе?

Голоса звучали все громче. Одни защищали меня, другие проклинали. Несколько человек начали бросать в меня камни.

Одо и отец Лео пытались вразумить недовольных.

— Пожалей нас, Хью, — услышал я. — Пожалуйста, уходи, пока рыцари не вернулись.

Шум перекрыл громкий женский голос. Все повернулись и замолчали.

Это была Мари, жена мельника. Я помнил ее. Она была лучшей подругой моей Софи, и в тот день, когда Норкросс утопил ее сына, они вместе ходили к колодцу.

— Мы потеряли больше, чем вы. — Выступив вперед, она обвела толпу горящим взглядом. — Двух сыновей. Одного забрал Болдуин, другого — война. Да еще и мельница… Но Хью пострадал сильнее всех. Вы вините его, потому что боитесь указать на истинных виновников. Не Хью сжигал наши дома, а Болдуин.

— Мари права, — поддержал ее муж, Жорж. — Убив Норкросса, Хью отомстил и за нашего сына. — Он протянул мне руку и помог подняться. — Я рад, что ты вернулся.

— И я, — прогремел Одо. — Надоело пригибаться каждый раз, когда к городу приближается всадник.

— Верно, — закивал портной Мартин. — Не Хью виноват в наших бедах, а Болдуин. Но что мы можем сделать? Мы же все связаны с ним клятвой.

И вот тогда, в тот самый миг, когда я, глядя в глаза соседей и друзей, видел страх и беспомощность, меня вдруг осенило:

— Тогда откажемся от клятвы.

Все как будто онемели.

— Откажемся от клятвы? — ахнул портной.

Люди переглядывались и качали головами, как будто я предложил что-то безумное.

— Если откажемся от клятвы, Болдуин вернется. И тогда запылают уже не только наши дома.

— Когда он вернется, мы будем готовы к встрече, — громко сказал я.

Настороженная тишина повисла над площадью. На меня смотрели как на еретика, навлекшего своими словами кару на головы всех.

Я же знал одно: только это, эти слова и эта идея, принесет нам свободу.

Я вскинул руку и крикнул: