Лавандовая комната - Нина Георге
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоя на коленях перед кроватью, он ложка за ложкой вливал ей в рот провансальский писту[60]; чесночно-миндально-базиликовый крем, с которым его обычно едят, он положил прямо в чашку и залил прозрачным овощным супом.
Она улыбалась ему.
– Значит, Сальво. Сальваторе Кунео. Из Неаполя, – подытожила она. – А я – Саманта.
– И при этом очень красивая, – сказал Сальво.
– Правда, там страшно? – спросила она, когда вошли Эгаре с Максом. – Просто жуть!
У нее были большие синие глаза.
– Ну что вы! – поспешил успокоить ее Макс. – Э-э-э… А что вы имеете в виду?
– Ерунда! Небольшой дождь. Повышенная влажность, – прибавил Кунео.
– Я мог бы что-нибудь почитать вслух, – предложил Эгаре.
– Можно что-нибудь спеть, – вставил Макс. – Хором.
– Или приготовить что-нибудь вкусное, – сказал Кунео. – Вы любите тушеную говядину с травами по-провансальски?
Она кивнула.
– Но только из говяжьей щеки, хорошо?
– А что же там все-таки «страшно»? – спросил Макс.
– Жизнь. Вода. Рыба крендель в томате.
Мужчины изумленно уставились на нее.
Эгаре подумал, что эта Саманта совсем не похожа на сумасшедшую, хотя говорит и делает, на первый взгляд, более чем странные вещи. Просто она… необычная.
– Никак не могу с вами согласиться, – сказал он. – А что это за «рыба крендель»?
– Вы… э-э-э… специально упали в воду? – спросил Макс.
– Конечно специально, – ответила Саманта. – Ни один нормальный человек не пойдет гулять в такую погоду и не упадет случайно – задом – в реку. Это уж действительно был бы идиотизм, верно? Нет, такие вещи делают вполне сознательно.
– Так, значит, вы… хотели?..
– Что? Склеить ласты? Самой переправиться через Стикс? Умереть? Нет-нет, что вы! С какой стати?
На треугольном лице было написано искреннее удивление.
– А, понятно. Это, наверное, так выглядело со стороны? Нет-нет. Я люблю жизнь. Хотя она иногда бывает ужасно утомительна и с точки зрения совокупно-универсального – бессмысленна. Нет. Мне просто захотелось узнать, каково это – в такую погоду прыгнуть в реку. У нее был такой необычный, притягательный вид. Взбесившаяся вода. И мне стало интересно, будет ли мне страшно в этой воде и не скажет ли мне этот страх чего-нибудь важного.
Кунео кивнул, словно хорошо понимал, что она имеет в виду.
– И что же он должен был сказать? – спросил Макс. – Что-нибудь вроде: «Бог умер, да здравствует спорт!»?
– Нет, я подумала, не подскажет ли он, как мне изменить свою жизнь. Перед концом человек раскаивается лишь в том, чего не сделал, – так, кажется, говорят?
Мужчины кивнули.
– Во всяком случае, умирать я не собиралась. Кто захочет отправиться на тот свет с тягостной мыслью, что у него уже не осталось времени сделать что-нибудь по-настоящему важное?
– Ну, хорошо, – сказал Жан. – Можно, конечно, попытаться осознать свои глубинные желания и мечты. Вопрос лишь в том, обязательно ли для этого прыгать в реку.
– А вы знаете более эффективный способ? Интересно – какой? Лежа на диване? Там у вас не осталось больше супа?
Кунео восторженно улыбнулся Саманте и в очередной раз пригладил свои усы.
– Слава богу! – прошептал он и дал ей еще супа.
– И мне действительно пришло в голову кое-что важное, когда волны играли со мной в кошки-мышки и я чувствовала себя как последняя изюмина в кексе. До меня вдруг дошло, чего мне не хватает в жизни, – заявила она.
И сунула в рот еще одну ложку супа.
И еще одну. И еще.
Они с нетерпением ждали продолжения.
– Я хочу еще раз поцеловать мужчину, и не просто поцеловать, а по-настоящему, – сообщила она, после того как выскребла последнюю каплю супа из тарелки. Потом довольно рыгнула, взяла руку Кунео, положила ее себе под щеку и закрыла глаза. – Когда высплюсь… – пробормотала она.
– Я к вашим услугам, мадам, – тихо произнес Кунео, глядя на нее маслянисто-туманным взглядом.
Она не ответила. Только улыбнулась. Через несколько секунд она уснула и тихо засопела.
Мужчины растерянно переглянулись.
Макс беззвучно рассмеялся и поднял вверх большие пальцы обеих рук.
Кунео попробовал сесть удобнее, чтобы не будить спящую. Ее голова лежала на его большой ладони, как кошка на подушке.
В то время как над «книжным городом на реке Сей» свирепствовал ураганный ветер, который, по сообщениям синоптиков, ломал деревья как щепки, «прорубая» в лесах целые просеки, забрасывал машины на крыши и предавал огню крестьянские дома, трио мужчин изо всех сил старалось вести беззаботную жизнь.
– А почему Кюизери – это рай, как, ты говорил, три тысячи лет назад? – тихо спросил Макс Жана.
– О, Кюизери! Кто любит книги, тот сразу же влюбится в эту деревушку, в которой все помешаны на книгах. Или просто помешаны, что почти незаметно. Чуть ли не в каждом доме – книжная лавка, типография, переплетная мастерская, издательство… И на каждом шагу – художественные объединения. Там все просто вибрирует от творческой инициативы и фантазии.
– Что-то пока это незаметно, – сказал Макс.
Ветер с воем носился над судном и свирепо сотрясал все, что было не принайтовано. Кошки обосновались на постели под боком у Саманты: Линдгрен устроилась у ее шеи, а Кафка – на ногах, в ложбинке между икрами. «Она теперь наша», – всем своим видом говорили они.
– Каждый букинист в Кюизери специализируется на чем-то своем. Тут можно достать все. А уж если я говорю все, то это и в самом деле означает все, – заявил Эгаре.
В своей прежней жизни, когда он еще был книготорговцем в Париже, он периодически имел дело с торговцами раритетами – например, когда какой-нибудь состоятельный клиент из Гонконга, Лондона или Вашингтона уверял себя, что ему просто необходимо иметь первое издание Хемингуэя за сто тысяч евро, в замшевом переплете, с дарственной надписью автора старому доброму другу Тоби Отто Брюсу. Или книгу из библиотеки Сальвадора Дали. Одну из тех, что он прочел незадолго до своих сюрреалистических грез о «мягких часах».
– Значит, тут есть и «пальмовые листья»? – спросил Кунео.
Он все еще стоял на коленях перед кроватью, держа ладонь под щекой Саманты.
– Нет. Есть сайенс фикшн, фантастические истории и фэнтези. Да, специалисты тут видят существенные различия. Кроме того…
– «Пальмовые листья»? А это еще что такое? – перебил его Макс.