Тени незабытых предков - Ирина Сергеевна Тосунян

– Герой для меня не тот, кто ничего не боится и бравирует этим. Помните, еще Маяковский говорил, что тот, кто постоянно ясен, просто глуп. Героизмом я считаю сознательное преодоление страха ради выполнения необходимого и тебе, и твоему народу дела. И пусть это трудно и тебе лично не несет никаких выгод, но совесть подсказывает поступить именно так, а не иначе.

– Опять «совесть подсказывает»? Порученное дело, это как бы норма нашей жизни, следует выполнять со всей ответственностью. А если из-за чьей-то безответственности не собран вовремя урожай, не построен жилой дом, не проложена в срок магистраль…

– То речь здесь следует вести не об отсутствии кирпича, но об отсутствии совести. Которая и есть изначальная тема нашего диалога. Существуют определенные нормы общественного жития, которым каждый из нас следует. Но, кроме того, в каждом из нас должна быть и своя внутренняя дисциплина, постоянно руководящая нашими поступками. Вот эта внутренняя дисциплина, я считаю, и есть совесть. И, воспитывая молодое поколение, мы именно на это обязаны обращать основное внимание.

Поколения сменяют одно другое, но пока мы живем, обязательно должны воспитывать внутреннюю дисциплину в человеке. Иначе само это понятие может стать для молодежи аморфным. И тогда молодые могут потерять русло, выйдут из берегов. Согласен, когда реки поднимаются, с вертолета это смотрится красиво. Но на земле – трагедия, потоки воды срывают и уносят деревья, жилища, гибнут люди…

– Иметь свое русло – это значит осмысленно гореть для людей, во имя людей? Это значит, постоянно бороться за свои идеалы?

– Жизнь полна сложностей. И сколько бы мы ни убеждали себя, что можно ко всему относиться легче, проще, – не получится. Слишком много проблем выдвигает время, слишком многим мы рискуем, пытаясь отвернуться от вопросов, которые оно нам задает. И я не могу представить себе моего современника недобрым, равнодушным. И потому в каждом своем герое прежде всего вижу ту самую искру божию неравнодушия – к боли, несправедливости, неправде. Меня волнует процесс становления, воспитания личности, и все мои герои, как правило, находятся еще в той поре, когда на одном плече у человека сидит ангел, на другом – дьявол.

– Вопрос в том, кто победит, кому он поверит?

– Много лет назад я принес рукопись повести «Я вижу солнце» в редакцию журнала «Дружба народов». В повести есть эпизод: мальчик и девочка, Сосойя и Хатиа, идут в соседнюю деревню менять одежду родителей на хлеб. Были трудные голодные военные годы, в каждом доме нужда. И крестьянин Бабило, оставивший детей на ночлег, утром бесплатно отдает им мешок зерна. Женщина-редактор, прочитав рукопись, сказала мне: «Нодар Владимирович, кто Вам поверит, что этот крестьянин вот так просто взял и отдал хлеб?» Помню, вопрос меня смутил, такой проблемы для меня не возникало, я знал, что по человеческой совести Бабило должен был поделиться с детьми, наконец я хотел, чтобы он поделился, и потому написал этот эпизод. Редактору я ответил: «Не знаю, может, и не поверят… Но если хотя бы один человек поверит, это будет чудесно».

– Такой человек, конечно, нашелся.

– Повесть была напечатана, и я получил много писем. И ни одного, где мне не верили.

– Вы говорили, что в письмах читатели жалуются: в трудную минуту от них отворачиваются друзья, близкие. Что они разуверились в людях…

– Мне эти ситуации понятны. От меня в жизни тоже многие отворачивались, даже родственники. Были такие годы. Потом те люди, правда, опомнились. Но были и другие – знакомые и незнакомые, – которые помогли. Я в вечном долгу перед ними. Не потому, что они делились со мной куском хлеба и, образно говоря, не дали умереть с голоду, а потому, что не позволили извериться в людской доброте, честности, бескорыстии. Представьте, если бы каждый из них считал и записывал: мол, я дал Нодару Думбадзе столько-то хлеба, столько-то соли… Я бы не вырос, наверное.

И сегодня я живу среди людей, с людьми, люблю их, и все, что есть во мне, человеке и гражданине, – от них, моих соотечественников.

– Для кого-то быть совестливым – некомфортно, напрягает… Такую позицию принять можете?

– Они просто не различают таких категорий, как совесть, честь и комфорт. Признаться, я отношусь к жизни по-своему, не люблю комфорт, не нуждаюсь в нем – и речь не только о совести. Мне не особенно важны и материальные блага, живу просто и приучил к простоте свою семью. Но в то же время, сказанное совсем не означает, что я не принимаю и презираю людей, для которых вещи очень важны. Главное, чтобы не были важнее их совести. Я знаю много прекрасных людей, которых любовь к вещам не делает менее талантливыми, менее добрыми, менее совестливыми, менее нравственными… Дело в том, что они четко знают: вещи существуют для нас, а не мы для них.

– Смею возразить: биологическое движение жизни не зависит от нравственности, от совести, у нее свои законы, и процесс жизни неостановим.

– Да, конечно, но жизнь человечества постоянно нуждается в корректировке. Бессовестных людей уничтожить нельзя. Вспомните Библию. С литературной точки зрения она – история человечества. Так вот, когда жители Содома и Гоморры потеряли свой нравственный облик, боги разрушили эти города, а люди были испепелены огнем, посланным с небес… Второе свое развитие человечество начало с Ноева ковчега, с порядочного, будем считать, человека Ноя. Но даже сам Бог не распознал в одном из его сыновей, Хаме, мерзавца…

И вновь хочу подчеркнуть: совесть в человеке можно воспитать. Я постоянно, всматриваясь в людей, ищу в них то светлое, правдивое, что впоследствии становится канвой характера моих героев. И уверен, если бы таких людей не было, человечество не выжило бы, а если и выжило, то понадобилось бы несколько «содомов и гоморр».

Половодье не бывает без мути. Но время проходит, все определяется, вода становится прозрачной, и обнажается тот самый чистый песок, о котором гласит народная мудрость: «Воды приходят и уходят, а песок остается…» И прав был Давид Гурамишвили, великий поэт, когда говорил: «Озарен лишь тот судьбою, кто, бессмертный, душу спас».

Александр Миндадзе: «Если переписать в обратную сторону фильмы Феллини, получится…»

Кто сегодня может точно определить, когда и с чьей подачи появилось на свет слово «киноиндустрия»? Ясно, что слетело оно с уст некоего деятеля уже давным-давно и заняло подобающее место во всех языковых словарях. Однако ни литературой, ни театром, ни живописью, ни каким-либо другим видом искусства вторая составная часть этого словосочетания так и не