Дмитрий Донской - Николай Борисов

«Тое же зимы (1370/71 года. — Н. Б.) пакы (опять. — Н. Б.) поиде въ Орду князь великии Михайло Тферьскый», — сообщает Рогожский летописец (43, 95).

К этой поездке тверского князя можно отнести любопытное сообщение Никоновской летописи, проливающее некоторый свет на действия московской и тверской разведки. Дмитрий Московский своевременно узнал о намерении Михаила Тверского ехать в Орду, «и негодова о семь и розсла на все пути заставы, хотя изымати его» (42, 13). Однако и тверская разведка не дремала. Михаил благополучно обошел все засады, «прииде бо ему весть с Москвы, сказующе ему таковаа» (42, 13).

Словно испытывая отвращение от рассказов о бесконечных княжеских войнах и нашествиях врагов, летописец вдруг на полуслове меняет тему. Взгляд его обращается к явлениям природы, в которых таинственно мерцает непостижимость Божьего промысла. Всевышний то гневается на людей, то — услышав их молитвы — сменяет гнев на милость. В конце лета 1370 года шли бесконечные дожди, и крестьяне не смогли убрать намокший яровой хлеб. Казалось, небеса обрекли потерявших урожай земледельцев на голод. Но словно сжалившись над измученным народом, природа вдруг вернула людям то, что прежде так жестоко отняла.

«Та же зима бяшеть тепла, снег стеклъ заговев великому говению (в начале Великого поста. — Н. Б.), не жатый хлеб пожали по всем Тферьскым волостем в великое говение» (43, 95).

Но то, что было счастьем для тверичей, обернулось бедой для нижегородцев. В Нижнем Новгороде внезапная оттепель превратила зиму в мокрую весну. Подтаявший и отяжелевший снег огромной лавиной двинулся вниз с крутого берега Волги. «И засыпа и покры дворы и с людми» (43, 95).

Так от радости к горю и от горя к радости шла своим извечным путем жизнь человеческая.

В то время как домосед Дмитрий Московский весело поглядывал на мир божий из оконца своего кремлевского терема, Михаил Тверской затравленно метался из одного конца «улуса Джучи» в другой. Он отправился в Орду не ранее конца декабря 1370 года (после заключения московско-литовского мира), а 10 апреля 1371 года уже вернулся обратно в Тверь. Труды и хлопоты князя принесли свои плоды. «От Мамаева царя из Орды прииде в Тверь князь великии Михайло Александрович с ярлыком на великое княжение» (43, 95). Заметим, что вся зимняя поездка, включая пребывание в Орде, заняла у Михаила немногим более трех месяцев. По тем временам это были рекордные сроки.

Понятно, что главной темой бесед князя с Мамаем было неповиновение Дмитрия Московского ханскому ярлыку. И хотя Мамай, по-видимому, дал Дмитрию определенные привилегии, позволявшие ему проявлять самостоятельность в вопросе о великом княжении, жалобы тверского князя были по-своему справедливы и требовали немедленной реакции.

В итоге Мамай вручил Михаилу Тверскому новый ярлык на великое княжение Владимирское — вероятно, взяв с него за это новую мзду. Чтобы обеспечить исполнение ханской воли, с Михаилом Тверским был отправлен отряд татар, которым командовал «посол Сарыхожа». Это позволило Михаилу беспрепятственно вернуться в Тверь.

(Любопытно было бы знать, каким путем тверской князь добрался до своих владений? Но, увы. Никаких сведений об этом источники не сохранили.)

Едва переведя дух в Твери, Михаил приступил к самому сложному этапу своего анабазиса — утверждению на владимирском столе. Для начала ему необходимо было как минимум добраться до Владимира. Но даже эта простая задача оказалась для тверского князя почти неразрешимой.

«И поиде (Михаил Тверской. — Н. Б.) со Тфери подле Волгу мимо Кашин, а князь великыи Дмитреи Московьскыи по всем городом бояре и люди превел к целованию не датися князю великому Михаилу, а в землю его на княжение на великое не пустити» (43, 95).

Можно только удивляться, как вырос за эти годы авторитет Москвы: князь Дмитрий требовал от населения великого княжества Владимирского прямого неповиновения ставленнику Орды. И народ выполнил это требование…

Надо полагать, что в этом «бойкоте» сыграло свою роль и глубокое падение авторитета Михаила Тверского. Митрополит Алексей гневно обличал его за союз с язычником Ольгердом и наведение на Русь «поганых» литовцев. Эти обличения митрополита распространялись духовенством во всех подвластных ему епархиях. Но был ли Михаил официальным образом отлучен от церкви? Трудно сказать. Так или иначе, но он был признанным Ордой великим князем Владимирским. А ссориться с Ордой митрополит остерегался.

При созерцательной позиции Орды решающее влияние на исход княжеского спора о великом княжении Владимирском оказывала военная сила. Весной 1371 года Дмитрий Московский, соединившись с Владимиром Серпуховским, занял стратегически важную позицию в Переяславле Залесском. Торный путь из Твери и Кашина во Владимир проходил вниз по Волге, далее по реке Нерли Волжской, затем через Плещеево озеро и волоком в Нерль Клязьминскую. Таким образом, москвичи своими полками перекрыли Михаилу дорогу на Владимир. Повторялась позорная для тверского князя ситуация недавнего прошлого — осени 1370 года.

В принципе Михаил Тверской мог вступить в бой с московскими полками и с боем прорваться во Владимир. Но что-то, о чем умалчивает летописец, удержало его от такого решения. Скорее всего, сыграли роль два фактора: явное численное превосходство московской рати и осторожная позиция ордынского посла. Скупые летописные сведения об ордынских послах позволяют думать, что со времен Бортеневской битвы (ноябрь 1317 года) для них существовала негласная установка: не вмешиваться в княжеские усобицы с оружием в руках. Такого рода «самодеятельность» посла могла повлечь за собой нежелательные для ордынской дипломатии последствия.

Не разрешив Михаилу Тверскому вступить в бой, ханский посол естественным образом взял на себя мирную инициативу. Он начал переговоры с Дмитрием Московским и, ссылаясь на ханский ярлык, потребовал признать верховную власть тверского князя и пропустить его во Владимир. На это последовал лаконичный ответ Дмитрия: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение на великое не пущаю, а тебе послу путь чист» (43, 95).

Не желая вступать в прямой конфликт с ханским послом, Дмитрий позвал Сарыхожу в Москву и обещал щедрое гостеприимство.

Можно пожалеть Михаила Тверского, которого судьба так часто ставила в унизительное, а то и просто глупое положение. Вот и на этот раз он не имел выбора, как только двинуться к цели долгим обходным путем: вниз по Волге мимо Мологи, Ярославля, Костромы и Нижнего Новгорода и далее по Оке и Клязьме — во Владимир.

Посол Сарыхожа вскоре понял, что вынужден сопровождать своего подопечного вдоль дороги, ведущей в никуда. В конце концов, это было унизительно и для чести ханского посла. Над таким нелепым шествием не подобало поднимать монгольское белое знамя с вышитым на нем черным драконом. Когда все эти соображения в правильном порядке расположились в голове степняка, он принял решение. Пройдя с Михаилом Тверским еще сотню верст вдоль Волги (от устья Нерли Волжской до устья Мологи), Сарыхожа отдал ему ярлык, а сам отправился пировать и принимать дары в белокаменную Москву.