Дмитрий Донской - Николай Борисов

Весть о новой войне с Москвой всколыхнула тверичей. В обстановке тревожного ожидания люди внимательно следили за необычайными явлениями в природе. И они не замедлили появиться.

«Потом на третий день тое нощи ударил гром страшно, а на завтрие святаго отца Калинника князь великии Михаило Александрович поехал в Литву. И от того дни тако и почали москвичи и волочане воевати Тферьскуя волости» (43, 92).

Москвичи объявили войну Твери 20 августа 1370 года. Страшный гром ударил в ночь с 22 на 23 августа, а князь Михаил Тверской уехал в Литву утром 23 августа. С этого же злополучного дня московские и волоколамские полки принялись грабить и опустошать Тверскую землю.

«А с Семеня дни (1 сентября. — Н. Б.) сам князь великии Дмитрии съ всею силою приходил воевать Тферьскых волостии, сам стоял на Родне (на Волге, между Зубцовом и Старицей. — Н. Б.), а воеводы своя послал Зубцева имать съ великою силою. И стоя в 6 дни взяли Зубцев и город съжгли, по докончанию люди выпустили куды кому любо, а волости Тферскыя вси повоевали и села пожьгли, а люди в полон повели, а иных побиша. И много зла сътворив христианом да възвратися назад» (43, 93).

Итак, первый самостоятельный поход юного князя Дмитрия Московского носил отнюдь не героический характер. Это была своего рода «карательная экспедиция», направленная на западную часть Тверского княжества, то есть на родовой удел Михаила Тверского. Были взяты и разорены все три городка, составлявшие его военный потенциал, — Микулин, Родня и Зубцов. Всё прошло «по законам жанра». Особой жестокости со стороны москвичей и их юного предводителя не наблюдалось. Вероятно, это объяснялось не только милосердием Дмитрия Московского, но и соображениями целесообразности. Поход московской рати в Тверскую землю преследовал не только политические, но и экономические цели. Победители вместе со скотом угоняли «полон». В опустошенных чумой землях Северо-Восточной Руси главным богатством были люди…

Захват «полона», то есть пленников, — главная цель княжеских войн и татарских набегов. В источниках почти нет сведений о том, что ожидало пленных после захвата. Очевидно, к ним относились прежде всего как к товару и в этом качестве разделяли на несколько категорий. Более состоятельные (в основном горожане) могли вернуть себе свободу за выкуп, внесенный сердобольными родственниками или друзьями. Известно, что во времена Ивана Грозного существовали особые договоренности на уровне правителей государств о неприкосновенности тех, кто ехал в чужую землю выкупать из плена своих домочадцев (352, 85). Вероятно, нечто подобное наблюдалось и в эпоху князя Дмитрия Ивановича.

Но если для состоятельных горожан, ремесленников и купцов, бояр и воинов, имело смысл возвращаться на прежнее место и в прежнее состояние — то крестьяне, у которых завоеватели сожгли деревню и угнали скот, в сущности, готовы были переселиться туда, где им окажут материальную поддержку. Этих «безлошадных» пленных завоеватели уводили с собой не для того, чтобы взять богатый выкуп, а с тем, чтобы превратить их в новых подданных, налогоплательщиков и ополченцев. Вероятно, существовали какие-то неписаные законы дележа пленных между победителями. Князь имел право на свою долю, а те, кто непосредственно осуществлял захват, — на свою. Владельцы пленников могли продавать их друг другу, распоряжаться как своей собственностью. Впрочем, церковь постоянно напоминала о том, что пленные — такие же христиане и относиться к ним следует милосердно.

Для размещения пленных крестьян на новом месте выделяли временно освобожденные от податей участки земли — «слободы». На первое время переселенцам поневоле давали ссуду деньгами, скотом и зерном. Вероятно, за ними присматривали на случай побега. Но при хорошем обращении что, кроме ностальгии, могло толкнуть их к долгому и опасному пути на старое пепелище?

Военно-политические успехи Московского княжества в XIV столетии во многом объяснялись сравнительно высокой плотностью населения. Безусловно, московские князья умели наполнять народом свои города и села. И в этом вопросе Дмитрий Московский шел по стопам своих предков. Иллюстрацией к этому положению может служить витиеватый рассказ Никоновской летописи о походе московских войск в Тверскую землю осенью 1370 года. Он основан на более ранних текстах Московского свода начала XV столетия, но примечателен особым вниманием к богатым трофеям этой войны.

«В лето 6879. Князь велики Дмитрей Иванович месяца сентября в 3 день со многою силою поиде ратью сам ко Тфери, да взял град тверский Зубцев, и пожже вся и поплени, такоже и другий град взя Микулин и также пожже и поплени, и вся власти и села тверскиа повоева и пожже и пусто сътвори; а людей многое множество в полон поведе и все богатство их взя, и вся скоты их взяша в свою землю; и тако князь велики Дмитрей Иванович прииде на Москву съ многим богатством и корыстию, и землю свою всю многаго скота наплъниша, и смириша тверич до зела» (42, 13).

Добавим, что ужасы войны усугублялись для крестьян стихийным бедствием — осенью 1370 года бесконечные дожди не позволили собрать урожай ярового хлеба (43, 93). Голод стоял у дверей почерневших от дождей крестьянских изб.

Московско-тверская вражда, вспыхнувшая после долгого мира, наполнила людей тревогой и ожиданием новых бедствий. На это указывали и грозные явления природы, через которые Всевышний давал людям свои таинственные знаки.

«Тое же осени и тое зимы по многы нощи быша знамениа на небеси, аки столпы по небу и небо червлено акы кроваво. Толико же бысть червлено по небу, яко и по земли по снегу червлено видяшеся, яко кровь. Се же проявление проявляеть христианом скорбь велику, хотящую быти: ратных нахожение и кровопролитие, еже и събыстся» (43, 93).

Горькие вести о разорении москвичами родного Микулинского удела быстро долетали к Михаилу Тверскому в Литву. Мог ли он сидеть сложа руки, когда враг опустошал его наследственную вотчину? Но что он мог предпринять? Его собственные силы были невелики. Гедиминовичи были заняты своими заботами и на сей раз не спешили на помощь тверскому союзнику. Единственное, что мог предпринять Михаил Тверской в этой ситуации, — немедленно отправиться в Орду с жалобой на произвол Москвы. Именно так он и поступил…

Ордынский фактор — вечная загадка русской истории. Ответ на нее погребен под глинистыми холмами Селитренного городища. Когда-то здесь, на нижней Ахтубе, стоял грозный и таинственный Сарай — столица Золотой Орды. Теперь это выжженная солнцем мертвая земля, покой которой нарушают только змеи да «белые» и «черные» археологи.

Sic transit gloria mundi! Так проходит мирская слава! Этот возглас невольно приходит на память всякому, знающему историю здешних гиблых мест… Но шесть веков назад здесь кипела жизнь, сверкала остро отточенная сталь, решались судьбы народов и правителей…

Что думали «кибиточные политики» о запутанных делах русского улуса? Какими правилами руководствовались в своих решениях? Бог весть…