Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни - Хайдер Варрайч

Что именно является тем порогом, после которого эта совокупность становится достаточной для наличия жизни, было сформулировано не так подробно.

Мы живем в мире, где биологические знания экспоненциально расширили наше понимание жизни. Тем не менее человеческая жизнь — это не только биологическая концепция. Тот факт, что несколько нейронов продолжают испускать электрические импульсы, а несколько волокон сердечной мышцы продолжают сокращаться, не означает, что человек жив. Обратное восприятие — одно из самых мрачных представлений прошедшего столетия. Вместо того чтобы пересмотреть определение смерти, мы дали новое определение жизни. Слово «жизнь», которое часто используется для описания бурной активности и кипения природных сил, теперь применяют к телам, которые навечно подключены к аппарату искусственной вентиляции легких без единого пика на электроэнцефалограмме.

Возможно, ни один сын не подвергал любовь матери таким испытаниям, как Дэвид. Будучи мужчиной уже вполне зрелого возраста, он никогда не состоял в браке, имел несколько детей, ни дня не работал, провел несколько лет в тюрьме и продолжал жить с мамой. Он был зависим от героина с двадцати с небольшим лет и, до того момента, как попал в больницу, употреблял около 50 миллиграммов в день. Когда соцработники и врачи спрашивали его, почему он продолжает употреблять наркотики, тот отвечал, что «после героина ощущает себя самим собой». Одна из его дочерей однажды рассказала мне, как нашла его дома после передозировки и подумала, что он умер. Она любила его больше всего на свете.

Годы злоупотребления героином не прошли бесследно для организма Дэвида. Бесконечные внутривенные инъекции привели к тому, что он заразился ВИЧ и гепатитом С. У него уже давно развилась почечная недостаточность, и трижды в неделю ему был необходим диализ. Его сердцу тоже пришлось непросто: оно было дряблым, раздувшимся и слишком слабым, чтобы обеспечивать кровоток. Его артериальное давление так плохо контролировалось организмом, что, несмотря на прием шести соответствующих лекарств, оно все равно оставалось за пределами нормы. Кто-то сказал бы, что самое худшее с ним уже произошло, однако многолетний опыт в медицине убедил меня, что так не бывает. Ситуация всегда может стать гораздо хуже.

Он поступил в больницу с болями в области живота — такое с ним случалось уже десятки раз, но их причина так и не была обнаружена. Однако на этот раз дела приняли другой оборот. К тому моменту, как Дэвид добрался из приемного покоя до терапевтического отделения, у него появилась одышка. Он задыхался и пыхтел, а его кровяное давление в два раза превышало норму. Его и без того слабое сердце не могло преодолевать такое сопротивление, и в легких начала скапливаться жидкость. Наша команда бросилась ему помогать: ему немедленно сделали рентген и начали вводить максимальные дозы препаратов для снижения давления, однако за ухудшением его состояния было не угнаться. Чувствуя надвигающуюся катастрофу, врачи объявили по громкой связи синий код, чтобы срочно вызвать в его палату реаниматологов, которые должны были подключить его к аппарату искусственной вентиляции легких. Конечно, их худшие опасения вскоре оправдались — у Дэвида пропал пульс. Была начата процедура сердечно-легочной реанимации.

В течение следующих пяти минут — пожалуй, самых важных минут во всей его жизни — врачи и медсестры вводили ему все положенные лекарства и давили ему на грудь. Поразительным образом, учитывая плохое общее состояние пациента, команде удалось восстановить сердцебиение. Как только это произошло, врачи поспешили перевести его в отделение интенсивной терапии. Пока Дэвиду не ввели миорелаксанты и не подключили его к охлаждающей системе, у него были непрерывные судороги. Тело Дэвида охлаждали до осмотра неврологами в течение стандартных 48 часов. Когда действие миорелаксантов и седативных веществ прекратилось, у Дэвида оставались лишь некоторые самые базовые рефлексы вроде сужения зрачков в ответ на свет, что свидетельствовало об активности мозгового ствола. Однако у него не наблюдалось никаких других реакций, что, вероятнее всего, означало нарушение всех функций более высоких отделов мозга. На основании только этой информации у него было девять из десяти шансов навсегда остаться в вегетативном состоянии или стать тяжелым инвалидом[268]. Но, когда неврологи учли, что сразу после остановки сердца у него начались судороги, которые продолжались даже после снижения температуры тела, они написали в своем заключении, что вероятность неутешительного исхода составляет 100 %[269]. Все это происходило на глазах ближайших родственников пациента, а также других членов семьи, которые специально прилетели в Бостон, чтобы быть рядом с ним.

Мать пациента и остальные его близкие оказались набожными христианами, так что палата Дэвида была украшена предметами культа. Эти люди как в прямом, так и в переносном смысле цеплялись за свою веру в надежде, что кресты и фигурки придадут им сил. Сопровождаемая соцработником отделения интенсивной терапии и капелланом больницы, мать Дэвида задавала вопросы, на которые никто из нас не знал ответов. Чувствует ли он что-либо? Слышит ли он? Осознает ли хоть что-то? Знает ли о нашем присутствии?

Врачи встретились с семьей и высказали свое мнение, что повторная остановка сердца в нынешнем состоянии Дэвида почти наверняка будет означать конец и что проведение сердечно-легочной реанимации в этих обстоятельствах было бы совершенно бесполезным и потенциально вредным. Родственники согласились, что СЛР проводить нельзя. С их точки зрения, еще одна остановка сердца стала бы выражением Божьего промысла и поспособствовала бы переходу Дэвида в Царствие Небесное.

Однако, за исключением СЛР, семья хотела, чтобы были предприняты все остальные меры. Даже не надеясь на полное выздоровление, близкие Дэвида стремились сделать все возможное для поддержания его жизни. Они потребовали от врачей проделать отверстие в его шее и ввести в легкие интубационную трубку; еще одна трубка, для искусственного питания, вела к его животу.

Разумеется, учитывая неспособность Дэвида общаться, мы полагались на то, что его желания будут выражаться родственниками, однако зачастую им было непросто отделять его мнение от своего. Его мать рассказала, что ему не нравилась даже процедура диализа и что его бы очень расстроило подключение к аппарату ИВЛ. Но она не могла найти в себе сил прервать какие-либо из введенных нами мер, поскольку это означало бы «убить» его. Его близкие понемногу осознавали тяжесть сложившегося положения и уже говорили о Дэвиде в прошедшем времени. Его мать часто упоминала, что молит Бога разрешить ей поменяться местами с сыном. Тем не менее однажды она призналась соцработнику, что ожидаемым ею чудом стала бы смерть Дэвида, кладущая конец всем его страданиям.