Ярость и рассвет - Рене Ахдие

Рахим ждал, осторожно втягивая воздух.

– Мне известно, что Тарик уехал из Талеквана из-за Шарзад, – продолжил Джахандар. – Я никак не могу знать, что он запланировал, но не буду сидеть, спрятавшись в темной комнате, пока остальные берут на себя ответственность за спасение моего ребенка. Я изначально не сделал так, как должен был бы поступить отец; я не остановил ее. Однако сейчас, поверь, я сделаю что угодно. Я не могу бороться так, как вы. Я не бесстрашен и не силен. Я не Тарик. Но я отец Шарзад и сделаю для нее невозможное. Пожалуйста, не сбрасывайте меня со счетов. Прошу, позвольте мне быть частью ваших планов. Найдите в них место для меня.

Рахим слушал Джахандара, размышляя о его словах.

– Простите, но не мне принимать это решение, Джахандар-эфенди.

– Я… я понимаю.

– Но, когда придет время, я возьму вас на встречу с Тариком.

Джахандар кивнул, и своеобразный воинственный свет появился в его взгляде.

– Спасибо. Спасибо, Рахим-джан.

Теперь улыбка юноши была настоящей. Он положил руку на плечо Джахандара. Затем склонил голову и поднял кончики пальцев ко лбу.

Джахандар остался в арке вестибюля, довольный собственным успехом – прохождением этого испытания.

Он посмотрел на свои ладони. Новые волдыри образовались поверх шрамов от предыдущих, и они болели при малейшем прикосновении, опаленные обещанием будущей боли. Его кожа была жесткой и покрытой коркой возле ногтей, и он уже не мог жертвовать в этом деле рукавами оставшейся одежды.

Время настало.

Джахандар смотрел через двор на вход в кухню.

Простой заяц не подойдет. Не в этот раз.

Ему нужно было больше. Всегда больше.

Шарзад стояла, облокотившись на мраморные перила балкона с видом на искусственные водоемы. Полуденное солнце отражалось в их сверкающих поверхностях, подергиваясь рябью от каждого дуновения ветра.

Но это не представляло особого интереса для девушки.

Прибывающие гости были гораздо более увлекательным зрелищем.

Это был настоящий театр абсурда.

Один нервно выглядящий юноша въехал во внутренний двор со стайкой слуг, каждый из них ожидал, чтобы снять с него какой-нибудь атрибут одежды. Сначала одну кожаную манкалу. Затем другую. Потом его риду. После этого ботинки, которые быстро заменили парой абсолютно новых сандалий. Каждый из слуг уносил одежду в методическом порядке еще до того, как юноша осмелился спуститься со своего скакуна.

Другой мужчина, размером с троих, покачиваясь, ехал верхом на слоне, размахивающем изогнутыми бивнями, серый хобот которого волочился по грубой гранитной брусчатке. У этого мужчины были намасленные усы, их кончики подергивались при каждом движении, и на всех его пальцах виднелись огромные перстни с разными драгоценными камнями, ослепительно блестевшими в лучах солнца.

Шарзад положила подбородок на ладонь и подавила смешок.

Еще один вельможа проскакал через ворота на существе, которого Шарзад никогда раньше не видела. Оно напоминало лошадь по размеру и строению тела, но тем не менее было покрыто странным узором из черно-белых полос. Животное топало копытами и фыркало, выгибая шею в разные стороны. Как только Шарзад увидела это, она ахнула и позвала к себе Деспину.

Подойдя к Шарзад, служанка покачала головой.

– На самом деле вам не следует здесь находиться.

– Почему нет? – Шарзад легкомысленно махнула рукой. – Это совершенно безопасно. Всё оружие сдают у ворот дворца.

– Я хотела бы, чтобы вы поняли. Вы не девочка, которая шутки ради наблюдает забавное представление. Вы их королева.

– Они приехали сюда из-за этого жалкого султана Парфии, не ради меня. – Шарзад сильнее наклонилась через перила. – Деспина, ты видела того глупца на верблюде? Того, который был с медными колокольчиками и ковырялся пальцем в носу?

Глаза Деспины затуманились.

И Шарзад не обратила внимания на морщины, появившиеся на лбу ее служанки.

Проигнорировала их потому, что ей требовалось хоть мгновение беззаботности. Она нуждалась в нем настолько, что можно было выглядеть глупой хотя бы на миг, чтобы отстраниться от реальности своей жизни во дворце из полированного мрамора, от сверкающих драгоценных камней на шее и мерцающего водоема у ног.

От брака, изобилующего растущей напряженностью…

От мужа, который не прикасался к ней. Не рисковал рядом с ней и уж тем более не делился своими секретами.

Шарзад стиснула зубы.

Начиная с той ночи две недели назад, когда она рассказала историю про Талу и Мердада, Халид каждый вечер приходил, чтобы поужинать с ней и услышать новую историю. Он слушал на расстоянии, вовлекал ее в натянутую беседу и делился сжатыми наблюдениями, которые сделал в течение дня.

Затем уходил, и она не видела его до следующей ночи.

«– Ваш муж не из тех, кто легко прощает».

Шарзад схватилась за каменные перила обеими руками, кончики ее пальцев занемели.

– В любом случае, да кто все эти дураки? – Она попыталась улыбнуться Деспине.

Губы служанки сморщились в гримасе.

– Большинство из них – знаменосцы халифа. Всеобщее приглашение было отправлено каждому эмиру Хорасана.

Пузырь воздуха застрял у Шарзад в горле. Девушка развернулась спиной к перилам и посмотрела на свою служанку.

– Что? – прошептала она.

Деспина склонила голову в сторону.

– Я вам говорила. Вы никогда не слушаете. Это собрание не только для султана Парфии. Халиф хочет представить вас в качестве своей королевы. Он пригласил каждого вельможу в королевстве поучаствовать в этом спектакле. Познакомиться с вами.

У Шарзад засосало под ложечкой.

«Тарик не приедет. Он может быть вельможей, но он не эмир. Пока нет.

Он не посмел бы».

Продолжающаяся лекция Деспины растворилась в приглушенном шуме, звучащем в ушах Шарзад.

Пока знакомый вопль не разнесся эхом вверху.

Шарзад сжала кулаки и снова повернулась к перилам, моля небеса о том, чтобы…

«Нет».

Со стуком копыт по гранитной брусчатке на темном жеребце Аль-Хамса во двор въехала ее первая любовь.

Тарик Имран аль-Зияд.

– Вот это да, – выдохнула Деспина.

Даже если бы Тарик в тот момент не осадил жеребца и не свистнул в небо, он все равно привлек бы к себе внимание. Несмотря на то что был в пыльной и потрепанной одежде, молодой человек производил неизгладимое впечатление.

Широкоплечий, с кожей цвета пустыни и глазами серебряно-пепельного оттенка, он представлял собой одного из тех юношей, к которым все оборачиваются, а они этого даже не замечают. Слабая тень щетины, затемнявшая его подбородок, лишь подчеркивала черты, будто вырезанные из камня рукой талантливого скульптора.