Обмани меня дважды - Мередит Дьюран

В конце концов он отвернулся от нее. Потому что не знал, куда смотреть.

При мысли об этом герцога охватила странная паника. Он заставил себя вновь повернуться. Оливия прислонилась к книжному шкафу, наблюдая за ним. Ее губы были полуоткрыты, лицо пылало, растрепавшаяся коса спадала на плечо. Он живо представил себе, как Оливия выглядела бы с распущенными волосами – огненные пряди спадали бы на белые обнаженные груди, и она смотрела бы на него, лежа в его постели, а в ее взоре было бы такое же откровение, постигшее ее.

Когда Оливия подняла руку, чтобы прикоснутся к губам, ее рука дрожала.

Иисусе Христе!

Ему хотелось закричать на нее. Но слова застряли в горле, и он не мог даже сглотнуть. «Неужели ты такая беспечная? Неужели лишена здравого смысла?»

Герцогу хотелось ударить кулаком по шкафу – он заслуживал боли. Но у шкафа стоит Оливия, и ее это испугает.

Но до сих пор она не испугалась. Почему? В первую же их встречу, когда он запустил в нее бутылкой? Как она умудрилась не испугаться тогда?

– Вы не подходите на роль служанки, – сказал он.

Оливия заморгала, словно его слова вызвали у нее недоумение. Как будто он мог сказать что-то еще, как будто он был в состоянии придумать в это мгновение что-то такое, что имело бы смысл.

Смысл имело только это – обманный, низкий смысл: он – герцог Марвик, а она – служанка. И во что бы это его ни превращало – в свинью, в нахала, в сына своего отца, – так тому и быть. Он вернулся к своей роли, подальше от невыносимого замешательства.

– Бросьте работать прислугой, – проворчал герцог. – Найдите себе мужа. Займитесь созданием собственного дома вместо того, чтобы заниматься чужими.

И вот она наконец-то отвернулась. На ее щеках запылал яркий румянец. Марвик едва расслышал ее ответ:

– Это действительно будет счастливым концом.

Он отшатнулся. А потом заставил себя засмеяться, хоть смех и обжигал ему горло.

– Теперь-то я знаю, что ты – дурочка, – сказал Марвик. – Доброй вам ночи, миссис Джонсон.

Это его библиотека. Но Оливия осталась в ней, когда герцог захлопнул за собой дверь, в последний раз взглянув на одинокую и прямую фигуру, стоявшую возле книжного шкафа.

Час перед рассветом всегда самый тихий. Проскользнув в свою маленькую комнатку, Оливия легла в постель, убеждая себя, что сможет заснуть.

Вместо этого она слушала биение собственного сердца. Она никак не могла понять, как ему удается биться так спокойно и ровно, будто ничего не произошло за ночь, будто она не изменилась. Как будто случившееся могло забыться, не оказав на нее никакого воздействия.

Оливия знала, что в произошедшем в библиотеке не было ничего необычного или похвального. Хозяин, соблазняющий служанку – история старая, давно превратившаяся в клише. Таким же было и ее следствие: служанка приветствовала внимание господина. Ей казалось, что его прикосновения волшебны. И она жаждала новых, молила о них.

Оливия вглядывалась в картины на стенах, но видела их, скорее, внутренним взором, потому что их прятала ночная тьма. На живописной деревенской картине изображена пара, идущая по улице: у жены до горла застегнут воротничок, а муж у нее пухлый и румяный – такой ни у единой женщины не разбудит разгоряченного воображения. В картине содержалось послание: какая огромная пропасть лежит между благопристойностью и желанием.

Благопристойность морального значения для Оливии не имела. В конце концов ее мать сошлась с джентльменом, зная, что он никогда на ней не женится. И это не делало маму плохим человеком. Она вела спокойный и достойный образ жизни, и Оливия не сомневалась, что мать нашла упокоение в объятиях Создателя.

Однако несмотря на то, что Оливия не считала благопристойность добродетелью, это был самый безопасный путь. Все ее планы были сосредоточены на нем. Она – не какая-нибудь глупая девчонка, мечтающая о любви. Ей нужно что-то настоящее, длительное: дом в маленькой деревушке, где люди будут знать ее имя и кивать при встрече. Были вещи, которых ее мать оказалась лишена. Местное дворянство так никогда и не признало ее. Торговцы и почтальон вежливо брали у нее деньги, но никогда не улыбались.

Оливии нужно место, в котором ее будут знать, радушно принимать, улыбаться. Однако ее стремление…

Сунув руку под просторный рукав ночной сорочки, она пробежалась пальцами вверх, к плечу, проверяя себя. Ее снова покрыли мурашки, потому что она воображала, что это рука Марвика гладит ее.

Этой ночью он разбил ее надежды. И был прав, предупредив, что ей это понравится. Понравится? Какое унылое слово для описания того, что он заставил ее чувствовать! И как просто в темноте прикасаться к себе и притворяться, что это его прикосновения, ощущать, как дрожь снова подступает к ее телу…

Интересно, настроена ли она теперь на него, как скрипка бывает настроена на единственного музыканта? Оливия могла в это поверить. Герцог Марвик… Как планета, он создал собственное поле гравитации. Он создавал политиков, сформировал нацию. Почему бы ему не создать заново и ее?

Оливия сжала руку в кулак, вытянула ее вдоль тела и подняла вверх сухой взгляд. На потолке была единственная трещина, которую она в темноте почти не видела, но которую чувствовала. Точно так же она чувствовала трещину в собственном существе.

Чем дольше она тут остается, тем шире и глубже становится эта трещина. Герцог был добр, а потом жесток, слеп, а затем обезоруживающе проницателен, неприятен, а после – совершенно неожиданно – так нежен, что ее сердце могло разбиться. Когда-то он был великим человеком и снова будет таким – в этом Оливия не сомневалась, несмотря на то, что сомневался он. Его ум слишком остер, его нетерпеливость слишком сильна, чтобы он навсегда остался в тюрьме, которую соорудил для себя сам.

Он ошибался. Оливия знала масштабы его ошибки, и это само по себе было поводом для стыда. Герцог успел познать слишком много обмана и больше не заслуживал его. Он никогда не простит ей того, что она его обманула. Но обман – это все, что она должна была дать. Он считал, что представляет опасность для нее? Она должна предать человека, которого уже чудовищно обманули. И она – точно так же, как он, – не сможет простить себя за это.

Но если она уйдет с пустыми руками, что будет? В конце концов Марвик вернется в мир, который ждет его, и снова с готовностью закружится по его орбите. А Оливия? Она же не планета. Она – всего лишь клочок пыли. Мир даже не заметит ее. Ее просто сдует, и она никогда не сможет поселиться в своей деревне. Потому что будет достаточно одного приезда Бертрама, чтобы жители деревушки перестали кивать ей и улыбаться.

* * *

Когда Оливия проснулась на следующее утро, у нее возникло такое чувство, что она заболевает. Голова словно была набита ватой, а глаза резало. Она позавтракала в комнате и с радостью осталась бы там до конца дня, трусливо избегая встречи с герцогом. Едва Оливия подумала о его компании, мысль об этом мгновенно стала невыносимой.