Обмани меня дважды - Мередит Дьюран

Конечно, он сам спровоцировал такую смелость. Черт, да он на нее надеялся! Если бы он только мог, прикоснувшись к ней, похитить ее самостоятельность, ее яростную настойчивость, он бы тут же это сделал. Герцог никогда не чувствовал себя большим ослом, чем в те мгновения, когда смотрел на себя ее глазами – глазами женщины, которая в нежном возрасте семнадцати лет осталась один на один с целым миром и справилась!

Так неужели он менее смел, чем будущая горничная?

– Добрый вечер, – сказал Аластер.

Сильно вздрогнув, Оливия захлопнула книгу и торопливо натянула халат на пальцы ног.

– Боже… – пробормотала она. – Я не думала…

Когда она поднялась… – то ли свет был слишком ярок, то ли ее халат слишком тонок, то ли его воображение разыгралось настолько, что он смог разглядеть очертания ее тела, – герцог увидел и тонкую талию, и изгиб пышных бедер, которые аккуратно сужались к коленям и округлым лодыжкам.

Герцог восхищался не только ее отвагой.

Оливия сделала шаг к нему – точнее, к двери. Она намеревалась уйти. Она видела, как жадно поглощает ее взгляд Марвика, и понимала, что его интересует.

Он должен отпустить ее. Однако все это начала она, как ни крути. До тех пор, пока она не распахнула портьеры в его покоях и не нарушила его уединение, он был рад оставаться проигравшим. Разве он осуждал ее за это? И был ли его гнев результатом признательности? Он никогда не хотел быть перед кем-то в долгу.

– Что вы здесь делаете? – спросил Марвик.

Она остановилась на таком расстоянии от него, что он не смог бы до нее дотянуться. Очень разумно! Она называла себя высокой, словно все дело было только в росте, а не во всем ее богатстве. Так много дюймов ее тела, так много ее кожи – белой, гладкой. Он слишком быстро узнал Маргарет и при этом совсем не узнал ее. Он не совершит больше этой ошибки. В следующий раз он не встанет с кровати, пока не подчинит себе лежащую там женщину. Он научится этому фокусу, независимо от того, сколько времени на это понадобится.

– Я не могла уснуть, – ответила Оливия. Ее голос звучал как-то странно и был непривычно низок.

Герцог потянулся к свету. Долгие месяцы он испытывал недостаток в ясном осмыслении собственных мотивов. Но ясность постепенно возвращалась к нему, и если сейчас он хочет оставить свет приглушенным, то лишь для того, чтобы полускрыть происходящее и то, что он намеревается сделать.

Тусклый поднимающийся огонек осветил слезы на ее лице.

Герцог растерялся, у него было такое чувство, будто комната поплыла вокруг него. Плачет? Почему?

– С вами все в порядке?

Оливия прикрыла лицо запястьем – скрытный и смущенный жест.

– Да. Конечно. Прошу прощения, мне не следовало приходить сюда. – Она посмотрела ему за спину. Судя по тому, как экономка перенесла вес с одной ноги на другую, понял герцог, она прикидывала, как бы ей рвануться к двери.

Он должен отпустить ее. Ему не нравилось видеть ее огорченной. Это как-то не вязалось с тем, что герцогу было известно о ней. Впрочем, ее переживания не должны его волновать. Он отпустит ее.

– Сядьте, – вместо этого сказал Марвик.

Оливия с явным нежеланием повиновалась, отдав предпочтение креслу, стоящему возле двери. Герцог взял книгу, которую она оставила на диване.

– «Рассказы полуночного путешественника», – прочел он название книги на корешке.

Оливия поморщилась.

– Сущая чепуха, – промолвила она. – Это… – Похоже, только в тот миг она вспомнила, в чьей библиотеке находится, и покраснела.

– Хотите почитать другую? – Он обвел взглядом шкаф. Святой Августин показался ему слишком тяжелым, однако внезапно молитва показалась ему интересной: «Дай мне целомудрие, Господи, но не сейчас». – Может, Остин? Леди обычно интересуются ее книгами.

Оливия задумалась.

– О! Я не заметила здесь ее книг, – промолвила она. – Да, пожалуйста.

Герцог вытащил с полки две книги и протянул их Оливии – на выбор. Она взяла «Гордость и предубеждение», а затем стала смотреть на обложку с таким замешательством, словно не знала, что с ней делать.

Он отнес вторую книгу на диван и демонстративно открыл ее.

– Читайте, миссис Джонсон! – сказал герцог.

«Никто из тех, кто знал Кэтрин Морган в детстве, и предположить бы не смог, что она станет героиней романа. Общественное положение и характеры ее родителей, ее собственные качества и наклонности – все это в равной степени было против нее…»

Наконец Марвик услышал шелест перелистываемой страницы. Заскрипела кожа – это экономка уютнее устраивалась в кресле.

Герцог откинулся на подушки. Забытая для него роскошь – делить с кем-то молчание. Прислушавшись, он мог услышать ее ровное дыхание. Какой-то шорох, шелест ее ночного платья, когда она снова зашевелилась.

– Вы действительно собираетесь читать «Нортенгерское аббатство»?

Подняв голову, он увидел что Оливия изумленно таращит на него глаза.

Она порозовела.

– Нет, что вы, конечно, нет. – Потом Оливия захлопнула книгу и встала. Подол ее халата на мгновение приподнялся, открывая взору лодыжки, но и этого мига было довольно, чтобы их вид запечатлелся в его памяти. Без чулок они смотрелись еще лучше: тонкие, белоснежные.

– Если я могу взять это…

– О, вы можете читать тут! – воскликнул герцог. – Если только вы не опасаетесь непристойных сцен.

Оливия прикусила губу. Оценила расстояние между креслом и дверью.

– Мне следует их бояться?

Он улыбнулся. Справедливый вопрос, но ее смелость никогда его не удивляла.

– Только не сегодня. – Не после того, как она плакала.

Оливия задумчиво села. От внимания Марвика не ускользнуло, как она быстро, явно стараясь сделать это незаметно, расправила подол халата, чтобы не было видно ни намека на лодыжку. Какая жалость! Уж если человеку суждено иметь экономку, то пусть она будет безрассудна со своим подолом!

– Полагаю, книги мисс Остин – не совсем подходящее чтение для мужчин, – заметил он. – Признаюсь, в мужской компании я бы предпочел читать что-то другое. Возможно, на латыни.

Оливия попыталась сдержать улыбку, но безуспешно.

– Какая удача, что я – не мужчина, – сказала она.

– Я тоже так думаю.

Улыбка Оливии погасла, и она опустила глаза на книгу.

Стало быть, он все-таки имеет представление о собственной низости – небольшое, короткое, словно вспышка фар пролетающего мимо поезда, едва осветившая его мотивы. В конце концов ее слезы значения не имеют.

Где же сожаление, отвращение, которые должна была бы пробудить эта глупая мысль? Он был не в состоянии понять, где они. Оливия сидела на расстоянии пяти футов от него, румянец упрямо полз вниз по ее шее и скоро покрыл пятнами гладкие ключицы. Халат обнажал дразнящие дюймы ее шеи и верхней части груди, обычно прикрытые шерстяным платьем, – алебастровые и такие светлые, что он мог разглядеть тонкие прожилки сосудов, которые, конечно же, спускаются вниз, под воротник халата, к грудям. К соскам! Боже, как ему хочется испробовать их на вкус!