Город мясников - Виталий Сертаков

Бабушка в черных туфельках, с нелепыми косичками, бежала по потолку, вверх ногами, как муха, а прикрывавшие меня Гвоздь и Хобот не успевали задрать головы вместе с прицельными планками, я их опередил…

– Еще одна! Справа еще одна!

Эту не удалось подстрелить сразу. Было немного жутко наблюдать, как половина бабушки встает, опираясь раздробленной рукой на собственные внутренности, оскальзывается на чем-то зеленом, желеобразном, совсем не похожем на человеческие кишки, и упорно раскручивает торчащий из-под коротенького передничка хвост…

– Дьявол, да убейте же ее!

Деревянный ударил прямой наводкой из палинтона. Три мины разорвали улицу-трубу пополам. Выяснилось, что мы висим в сотне футов над землей, точнее – над переплетением других труб-улиц, и по ближайшей, наклонной, с пугающей молчаливой настойчивостью к нам семенят еще несколько старушечьих фигурок.

– Гвоздь, огонь веером! Все отходим вниз, к площади!

Первый стрелок Хлор обожает свою пушку, стрельба ему доставляет истинное наслаждение. Он тут же выскочил на край опасно подрагивающей трубы и шарахнул по настырным глюкам. Шарахнул так, что обе наклонные трубы, повисшие чуть ниже, рассыпались на куски.

Еще ниже на две неровные части развалился морщинистый конус, в котором соединялась целая гроздь узких улочек. Орудие проделало колоссальную брешь в теле города, отовсюду доносился скрип и стон его рвущихся нервов и сухожилий. Зашатались даже далекие шпили. Противоположный край нашей трубы, оторванный взрывом, удалялся, раскачиваясь, словно втягивался в материнское тело общей городской сети. Из него сыпались куски неказистой мебели, ошметки туземной одежды, их бестолковый домашний скарб. Улица искала, куда присоединиться. Так всегда случается, когда случайно рвется кишка, они быстро усыхают, а затем дают новые побеги в новом месте.

– Эй, парни, вытащите меня, я застрял!

– Эта гадина убила Рыбу!

Теперь я заметил, что Гвоздя тоже задело. Задело не только корпус его машины, но пробило бронированный щиток и полоснуло по руке. Индикатор транка на процессоре Гвоздя показывал бешеный расход. Он накачивал себя обезболивающим, чтобы продолжать стрельбу и не выпасть раньше времени в осадок.

– Гвоздь, как ты?

– Все в норме, снял еще троих!

– Вот она, тварь! Ползет снизу, по отвесу!

Он жахнул из всех стволов, слишком сильно, забыв, что вектор гравитации сместился. Шипованные копыта его шагателя оторвались от бородавчатого пола улицы, отдачей машину швырнуло назад, прямо на нас. Вместе с Гвоздем едва не свалились Деревянный и Мамонт, они вопили и матерились, а в рваное отверстие трубы вползал лиловый туман и красная пыль от соседних разрушенных улиц.

Последняя старушка упала рядом. Она умирала совсем не так, как человек. Это походило больше на отчаянные рывки пробитого парового двигателя. Кукла, созданная чужим разумом, приподнималась на бледных ножках, ее смертельно опасный хвост вздрагивал, распрямлялся над мусорными кучами, щелкал легонько и снова опадал. Старуха пристально изучала нас серыми глазами, полными слез, но слезы не капали и не стекали по ее сморщенным нежным щечкам. Потом она упала лицом вниз; в ее узкой спинке, затянутой в корсет, зияла рваная дымящаяся дыра. Кроме того, миной ей оторвало половину затылка. На срез внутренности ее черепа походили на зеленоватое желе, каким кормят в карантине на дрейфующей базе.

Глюк полежал немножко и снова начал вставать. Черный хвост торчал из того места, где у человека копчик. Я непроизвольно поставил визор на запись и позже четыре раза прокрутил этот момент, до того, как Хобот саданул в нее в упор из огнемета.

Платье сгорело, хвост у бабушки болтался, а больше ничего не было. Как у пластмассового пупса, одни наметки между ног. Она вставала, дергаясь, нелепо выворачивая суставы, встряхивала остатком головы и снова пыталась достать нас черным бичом, торчащим из обугленной задницы.

– Волкарь, ведь это не глюк, да?

– Командир, может, это разновидность лесняков?

Что я мог им сказать? Я смотрел на мертвого Рыбу. Я ему внезапно позавидовал. Он умер сразу, легко и быстро.

– Хобот, сожги эту дрянь.

– Исполнено, командир!

Вектор гравитации снова резко сместился. Чтобы удержаться в вертикальном положении, я выпустил оба манипулятора и ухватился за края ближайших окошек; вес машины составлял уже не больше половины от расчетного, и гравитационная составляющая продолжала уменьшаться.

Наши академики, пока сами не высадились в городе Шакалов, не могли понять, как же балансируют на верхушках перевернутые башни, спирали и трапеции, как переплетения улиц ползут вверх, множатся и не осыпаются под собственной тяжестью. А все объяснялось просто, хотя никто не может объяснить причин явления. В городской черте нестабильно поле тяготения и отсутствует постоянный вектор гравитации. Встречаются воронки, где объекты с массой покоя в сотню тысяч фунтов не весят ничего. Позже ученые выработали даже маршруты безопасных передвижений для сотрудников миссий, чтобы не провалиться ненароком в локальную «черную дыру» или не зависнуть на сутки в невесомости…

В который раз я спрашиваю богов, кто же выстроил все это плачущее королевство?

Только победители решают, в чем состояли военные преступления.

Г. Уиллс

Спустя три месяца в столице крайщины подле храма Единого впервые появилась эта парочка. Согбенный старик, с медалью медицинской академии, и юная беременная женщина с ним под руку. Оба выглядели, как безнадежные бедняки, но милостыню не просили. Гордо отстояли утреннюю молитву позади толпы, первые выбрались на крыльцо и скромно приткнулись позади шеренги попрошаек. Из храма валил простой народ, затем показались высокие чины, и, наконец, поплыли синие мундиры со своими домочадцами. Начальник гарнизона вышел одним из последних, раскланиваясь с духовенством, пожимая ручку молодой румяной жене…

Скрюченный старик дважды опустошил разрядник тазера в затылок офицера, и так же проворно отступил назад, в густую толпу нищих. Спустя три секунды, укрытая платком молодая жена завыла над телом мужа, служивые кинулись в народ, разбрасывая нищих, но странной парочки и след простыл.

В народе зашептались о том, что миротворцы так и не сумели остановить партизанскую войну. В соседней же Притынщине, где за разделительными шеренгами миротворцев жили в лагерях десятки тысяч беженцев, подобные новости встретили с ликованием. В лагерях перед палатками собирались толпами мужчины в красных повязках и до хрипоты спорили, удастся ли жандармам поймать мстителей…

Не прошло и недели, как беременную девушку видели на вокзале, за минуту до того, как взлетел на воздух международный пневматик с военной делегацией. Во время воскресной службы в Седьмицах старик в белом потертом кителе браво отдал честь полковнику и тут же застрелил его из шрапнельного боксера, запрещенного оружия, признанного негуманным еще полстолетия назад. Вместе с господином полковником погибли две его дочери и адъютант.