Нездешние - Роберт Джексон Беннетт

Это ключ, точно как описывал Парсон. Почти шесть дюймов длиной, чуть ли не с двумя дюжинами невероятно сложных зубцов бородки, а плоская головка наискосок пересекается желтыми и черными полосками. На вид ключ потертый, очень старый, но Мона пальцами ощущает на головке вытисненную надпись. Подсветив себе фонариком, она пытается прочитать.

На ключе видна эмблема: атом в округлом луче света.

«Место, где вы найдете ответы, и я тоже».

– Черт побери! – Мона переворачивает ключ. На другой стороне надпись: «Кобурнская национальная лаборатория и обсерватория».

Наступает ночь на вторник, и миссис Бенджамин принимается за еженедельный обход заднего двора, огибая компостную кучу, благоухающую чайной и кофейной заваркой – эти напитки она поглощает галлонами. При свете фонарика семеня к кусту юкки, чтобы обрызгать растение из чашки, она замечает в углу двора, за пределами светлого круга, неподвижную фигуру.

На ее месте большинство жителей Винка отвели бы глаза и удалились в дом, но миссис Бенджамин поступает совсем иначе. Выпрямившись, она в упор смотрит на пришельца и складывает руки на груди.

– Ну? – начинает она. – Чего ждешь? Выйди хоть на свет, дай на себя посмотреть.

Фигура неторопливо делает шаг, под ногами шуршит трава. На свету становится видно, что это высокий, худой, с восковой кожей юноша в коричневом костюме, который ему на два размера велик. У него большие живые глаза, и он останавливается, сцепив руки на поясе, с легкой улыбкой наблюдает за мисс Бенджамин.

– Хм, – говорит та. – Надо полагать, ты здесь не без причины?

– Встреча, – тихо отзывается молодой человек. Глаза его влажно поблескивают, словно он до слез рад сообщить ей это известие.

– Что такое? – удивляется миссис Бенджамин. – Встреча?

Он кивает.

– О, сразу видно, что ты из молодых, – говорит старуха. – Нельзя же попросту ввалиться на чужой двор среди ночи, заявить: «Встреча» и ждать, чтобы тебя поняли. Какая встреча? О чем речь?

– Мистера Мэйси, – отвечает юноша. – Этой ночью. Они бы хотели, чтобы вы пришли.

– Мистер Мэйси умер, дорогуша. Ты что, не знал?

Он кивает, по-прежнему улыбаясь, по-прежнему сияя.

– Так что мне за дело до его встречи?

– Вы старшая после Мэйси, – объясняет юноша.

Поняв смысл этих слов, миссис Бенджамин разевает рот.

– Ох, только не это! Ты хочешь, чтобы я провела его встречу?

Он кивает.

– Никак не могу… я всегда говорила, что поддержу всех, что бы вы ни затеяли, но не желаю вмешиваться. Почему бы тебе не пойти к Парсону? Он старше меня.

– Парсон тоже не желает вмешиваться, – говорит молодой, – но он и не поддерживает нас. Он это ясно дал понять.

Она со стоном отставляет банку для компоста на подоконник.

– Да уж, он всегда умел ясно выразить самые непопулярные свои взгляды. Полагаю, было бы очень невежливо дать вам от ворот поворот, не так ли?

Молодой человек молчит.

– Хорошо, – сдается миссис Бенджамин. – Хоть переобуться-то можно? Ты же не заставишь старуху бегать среди ночи в плетеных сандалиях?

Молодой человек пожимает плечами, на его лице все та же оживленная безмятежность.

– Вот спасибо, – язвит миссис Бенджамин. – Ты, между прочим, мастер поговорить.

После того как она меняет обувь, юноша предлагает ей опереться на его руку и ведет по улицам Винка, поджидая на бордюрах, которые старуха переступает медленно и неуверенно.

– Не представляю, что они скажут, – рассуждает она. – В смысле едва ли они сейчас знают больше прежнего. Если мистер Веринджер этого не предвидел – что бы это ни было – и мистер Мэйси тоже, им-то откуда знать? Право, по-моему, это пустая формальность. Надо, мол, что-то делать, так соберемся вместе и признаем, что не знаем – что.

Если ее слова что-то значат для юноши, он этого никак не показывает. Он просто ведет миссис Бенджамин по тенистым улицам – безмятежно, как перенесший лоботомию.

Старуха косится на него.

– Я тебя не узнаю. Как тебя зовут, дитя?

– Мерфи, – отвечает он.

– Это имя или фамилия?

Впервые он меняется в лице: улыбка гаснет, лоб собирается морщинами.

– Не знаешь, да? – спрашивает миссис Бенджамин. – Что ж, не беда. А настоящее имя как, дитя?

– Мерфи, – недоумевает он.

– Нет. Старое имя.

Он останавливается. Старуха оборачивается к нему и ждет ответа. Юноша круглыми глазами смотрит на нее, а потом где-то в нем – то ли в горле, то ли в основании черепа – зарождается тоненькое жужжание, прорезанное множеством резких щелчков. Губы его совершенно неподвижны, а звук нарастает до мучительного крещендо и резко обрывается.

– А, – кивает миссис Бенджамин. – Ну, прости, я тебя не знаю. Впрочем, семья ведь у нас большая и славная, а?

Они доходят до магазина мистера Мэйси на углу. Юноша, открыв дверь, ведет миссис Бенджамин в лабиринт одежных вешалок и полок. Универмаг почти темен, только вдоль одной стены тянется полоска подсветки, разбитая силуэтами множества манекенов – будто замерших посреди пируэта танцоров.

– Как, собственно говоря, это делается? – спрашивает миссис Бенджамин.

Молодой человек молча манит ее пальцем, и она, недовольно вздохнув, идет за ним дальше.

Он проводит ее в примерочную, отдергивает красную бархатную шторку и знаком предлагает войти. Лампа-подвеска заливает каморку тусклым светом. Миссис Бенджамин, нахмурившись, шагает внутрь. Юноша задергивает за ней занавеску и ждет снаружи.

Перед зеркальным углом стоит стул.

– Ага, – говорит старуха, – вижу, все мы держимся прежних инструментов.

Сев, она ждет. Ничего не происходит.

– Мне надо что-то сделать? – осведомляется она.

Из-за шторки доносится приглушенный, почти эротичный выдох:

– Свет погасить.

Миссис Бенджамин оглядывается. В самом деле, на стене выключатель. Дотянувшись, скрипнув старыми костями, она тушит лампу.

Едва гаснет один свет, в каморке разгорается другой. Желтоватый, липкий свет, который странным образом словно сочится из щелей и углов, как пролитое масло. Когда он просачивается и в зеркало, его поверхность меняется: словно за двусторонним зеркалом поставили еще такое же, и за ним еще, и все они отражаются друг в друге. Случайный взгляд затерялся бы в отражениях, бесконечных повторах множества и множества таких же каморок, в переплетении раздробленных световых лучей.

И в каждом осколке света – лицо. Иные хорошо освещены – например, лицо, которое могло бы принадлежать прилежной хозяйке дома с алебастровой кожей и идеальной прической, расположившейся в собственной кухне, – но многие в тени и видны смутно, их владельцы сидят по тайникам да темным углам.