Бураттини. Фашизм прошел - Михаил Елизаров

Я – пища моего рода. Старики хотят меня съесть. Мою силу, мою жизнь. Они поступали так всегда – поедали детей. Они не просто родители. Они – общество и государство. Я знаю, что в родовом амбаре уже пусто. Когда меня съедят, старики умрут от голода. Меня скатали круглым – бока повторяют брюхатые формы. Так сделано, чтоб я помнил о животе матери. Животе, которого не было. Чтобы любил его и был готов туда вернуться разжеванной кашей. Я должен с восторгом приносить себя в жертву. Родители дали мне жизнь. Они вправе дать мне смерть. Я кругл, как перекати-поле. И я могу сбежать. Я не хочу быть съеденным. Я не хочу быть пищей, не хочу быть человеком! Для меня уже нет человеческих дорог. Ухожу тропой нелюдей. За мной гонится родительское проклятие. Это Звери. Животные Страсти. Демоны рода. Их цель – пожрать меня. Они – преображенные одичавшие рты моих родителей. Навстречу Заяц. Он – воплощенная Трусость. Заяц говорит мне: «Колобок, я тебя съем!» Мертвящий Страх заползает в мою душу, хочет выглодать ее желтыми сточенными резцами. Чтобы вспомнить себя, произношу слова запеченной во мне охранной молитвы: «Я Колобок, Колобок, по амбару метен, по сусекам скребен, на окошке стужен. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, а от тебя, Заяц, и подавно уйду!» Заяц каменеет, становясь бессильным истуканом. Я победил Страх! На тропу выскакивает второй Зверь. «Я тебя съем!» – говорит Волк. Изнанка Трусости – Злоба. Бесноватая волчья пасть хочет пожрать меня. Дикий Гнев уже мутит разум. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от Трусости ушел, а от тебя, Волк, и подавно уйду!» Я победил Злобу. В моей душе нет места Гневу. Я навсегда успокоен. «Я тебя съем!» – заволакивает разум Медведь. Это Лень. Вечный берложий сон. «Я от Трусости ушел, я от Злости ушел, а от тебя, Медведь, и подавно уйду!» «Колобок, я тебя съем!» – говорит Лиса. Это Похоть. Она изнанка Лени. Лиса наводит бесстыжие мороки. Нагая отроковица повернулась ко мне открытым истекающим лоном. Дикое вожделение заливает ум. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, от Зайца ушел, и от Волка ушел, от Медведя ушел, а от тебя, Лиса, и подавно уйду!» Срамные губы липко шепчут: «Подойди ближе, Колобок, повтори свою молитву». Лоно прорастает зубами и становится лисьей пастью. Хлопают зубастые челюсти. Расколотым надвое сознанием я вижу старуху-мать. Она кладет мою откушенную половину в рот старика-отца.

Пионер Волька Костыльков вылавливает из реки глиняный сосуд с джинном. Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или Хоттабыч, – не просто старик, умеющий колдовать. Он – архетип Востока, его культуры и идеологии, вторгающийся в атеистическую реальность советской Москвы (1956 г. – последняя редакция).

Примечательно, что выпускает джинна мальчик по имени Волька – очередная игра смыслами: Волька как освободитель, Выпускающий на Волю, и Воля на Костылях, он же еще и Костыльков. Одним словом, Хромающая Воля.

Хоттабыч декларирует себя как верного слугу Вольки – в благодарность за спасение, но в течение всей книги мальчик вынужден ходить нянькой за капризным стариком.

Хоттабыч также представитель ислама. В тексте примечательна неточность: Хоттабычу больше трех тысяч лет, а стало быть, и знание об Аллахе как минимум такого же возраста. Сомнительно, чтобы Лагин не знал времени появления ислама, поэтому такое расхождение следует понимать как метафору глубокой архаичности восточной культуры, ее отдаленности от советского и русского менталитета.

Хоттабыч – трудный старик. Он вздорен, агрессивен, легко впадает в ярость, но, впрочем, так же быстро успокаивается. При всем его могуществе он трусоват, когда сталкивается с необъяснимыми для него явлениями прогресса – боится метро, трамваев. Предрассудки и клише способны сделать его добровольным рабом случайного человека. Хоттабыч льстив и не лишен коварства (точная характеристика восточного менталитета).

Помощь Хоттабыча (читай – содействие Востока) обычно чревата какой-нибудь каверзой. Вторгаясь в мир Вольки, он первым делом влезает в «экзамен по географии». Хоттабыч навязывает свое подсказывание, и Волька несет абсолютную чушь, но, увы, правильную с точки зрения джинна. Противостояние мнению Хоттабыча, а также негативная оценка его позиции вызывают в старике ярость. Учительнице Варваре Степановне объявляется джихад. Вообще, Хоттабыч (Восток) любит держать в страхе, запугивать обещаниями обратить «в колоду для разделки свиных туш», в жабу, в «шелудивого пса» – обычные угрозы «неверным».

Попытка проникнуть в кинотеатр с вывеской «До шестнадцати» оборачивается для Вольки появлением бороды – своего рода насильственная инициация, «обращение в ислам».

Подарки Хоттабыча лишены смысла. Его дворцы эфемерны, как, впрочем, и нынешние постройки многорукого таджикского джинна: все эти возведенные за месяц с нарушением ГОСТов новостройки готовы обвалиться еще до того как в них въедут жильцы. Телефоны, которые дарит Хоттабыч, из чистого мрамора, часы из золота. Но все это не работает. Они муляжи, неодушевленные знанием и функцией предметы. Восток, по мнению Лагина, умело копирует европейскую форму, традицию, но не суть. Хоттабыч, как и Восток, тянется к бессмысленной роскоши – джинн из чванства вставляет себе золотые зубы.

От Хоттабыча больше неудобств, чем пользы. Он поселяется у Вольки под кроватью. Довольно меткий образ. «Понаехавшая» Азия, в сущности, поступила так же – поселилась «под московской кроватью». Не то чтобы совсем мешает, но уединения уже нет, как в коммунальной квартире.

Сила Хоттабыча – в его бороде, причем исключительно сухой. Мокрая борода бессильна. Волька, чтобы противостоять подсуживающему джинну на футбольном матче, выливает на бороду старика стакан воды. Это «мочить бороду» сходно, как ни странно, с путинским «мочить в сортире». Если соединить два тезиса, получим: «мочить бороду в сортире» – действенный способ противостояния ваххабизму, освоенный в чеченских кампаниях.

Лагин находит самое лучшее применение Хоттабычу – советскому (или пророссийскому) исламу. Старик превосходно борется с западным капиталом. Вначале, правда, исключительно от невежества становится послушным рабом американского дельца Вандендаллеса, но потом изгоняет его, а под конец обращает в собаку – снова образ «неверного». При помощи Хоттабыча (то бишь, ислама) можно укрощать враждебный Запад – таков посыл автора. Кстати, в романе есть мальчик-клеветник Гога Пилюкин. Джинн остроумно обращает его голос в лай – когда тот «лжет».

Цивилизуясь, Хоттабыч становится все менее опасным – он чудаковат, но уже социален. Лагин настойчиво говорит о необходимости образования для Хоттабыча, в том числе и политического. Не случайно Волька буквально долбит джинна упрощенным Марксом.

В конце романа появляется брат Хоттабыча – Омар Юсуф. Он своего рода «фундаменталист», но это проявляется не в религиозности (в романе она отсутствует), а в агрессивном тоталитарном менталитете. Диалог с Омаром Юсуфом возможен либо через посредника – брата, либо с позиции силы. Волька обманом подчиняет себе невежественного джинна – «остановил солнце», которое просто не заходит в северных широтах. Кстати, не случайно Омар Юсуф найден не на территории Советского Союза, а где-то во льдах – замороженный до времени, чужеродный радикализм. Хоттабыч, при всех недостатках, олицетворяет все-таки свой, советский Восток.