Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - Игорь Ефимов

Летом нас навещали друзья из прежней жизни: Марк и Марина Подгурские, Лёня Слуцкер с новой женой Фаней, Яша Виньковецкий. Русская речь, звучавшая на берегах окрестных озёр и рек, казалось, уже не удивляла туземцев. Из Европы приходили кое-какие гонорары, и я смог накопить на небольшую надувную лодку. Рыбачить с неё было гораздо веселее, чем с берега. Снисходительные американцы тогда ещё прощали русским дикарям их привычку: не выбрасывать пойманную костлявую мелочь, а благоговейно отправлять в кастрюльку или на сковородку. Это лишь лет десять-двадцать спустя волна сострадания к рыбе, бьющейся на крючке, вынесет на поверхность толпы истеричных тёток, требующих остановить мучителей с удочками и спиннингами.

Добирались до Мичигана и российские литераторы, так или иначе выдавленные системой за непокорность и непредсказуемость. Ещё до нашего приезда тёплый свет из окошек «Ардиса» приманил в эти края Льва Лосева, Алексея Цветкова, Сашу Соколова. Семестр или два в университете преподавал Александр Янов, но с ним отношения не сложились. Вскоре появились Василий Аксёнов с женой Майей, встречали потом в нашей квартирке новый, 1981 год. До Владимира Войновича очередь тоже дошла в 1980 году. На фотографии он и его жена Ирина сидят за нашим столом невесёлые: их отъезд проходил так мучительно, что сам Войнович перенёс тяжелейший инфаркт, а родители жены умерли в один день — мать от горя и сердечного приступа, а отец — узнав об этом — от удара.

Все приехавшие очень быстро понимали, что прожить на Западе на литературные гонорары — пустая мечта. Кажется, это удалось одному лишь Солженицыну. Остальные должны были либо искать преподавательскую работу, либо хвататься за журналистику, либо жить за счёт работающей жены. Причём получить место преподавателя в американском университете было отнюдь не легко. Известный профессор Питер Вирек рассказывает, как он пытался устроить Бродского преподавать в небольшом колледже в Массачусетсе:

«Пришлось потрудиться: это было ещё до получения Нобелевской премии, и Иосиф вовсе не был так уж хорошо известен. Фактически люди в тех местах никогда о нём не слышали. Помню, как один из деканов расспрашивал меня. Я пытался гнуть свою линию, и вдруг он спросил меня: “Где Бродский получал свою кандидатскую степень? Ректор захочет это знать”. Тогда я, не моргнув глазом, ответил: “В ГУЛАГском университете”. Он никогда о таком не слышал, но это сработало»[2].

Марина продолжала учёбу на курсах английского, которую она начала ещё в Ленинграде и продолжала в Вене. Её соучениками были взрослые американцы, которым надо было получить диплом об окончании школы. Преподавательница любила вовлекать её в беседы, просила рассказывать о жизни в далёкой заокеанской Европе. Однажды она прервала её рассказ и обратилась к классу:

— Марина сейчас упомянула два имени, которые вам обязательно нужно знать для сдачи экзамена. Я напишу их на доске.

И она аккуратно и крупно вывела мелом: «Hitler. Stalin».

Учащиеся старательно переписали оба имени в свои тетради. Марина заметила, что её соседка добавила в скобках: bad guys («плохие парни»).

Первый год нашей жизни в Энн-Арборе был окрашен — освещён — согрет неизменным доброжелательством Профферов. Они доверяли нам настолько, что попросили пожить в их доме неделю, оставив на наше попечение годовалую дочь Арабеллу и двух собак, когда им нужно было уехать куда-то по делам. Когда славистка из Канады, Изабел Хеман, попросила Карла порекомендовать ей интересную книгу для перевода на английский, он послал ей мою «Метаполитику». Международному журналу Geo, планировавшему опубликовать серию великолепных фотографий Ленинграда, он посоветовал заказать нам с Мариной большую статью о жизни в бывшей столице Российской империи (опубликована в июле 1979 г.) и сам перевёл её на английский. Свой главный философский труд «Практическая метафизика» я готов был набрать сам вечерами и оплатить типографские расходы. Проффер согласился дать ему марку «Ардиса», включить в каталог и в систему распространения, что было необычайно важно.

Главной удачей 1979 года я считал выход в издательстве «Посев» (Франкфурт, Германия) моей книги о советской экономике «Без буржуев». Она транслировалась по радио «Свобода» на Россию почти целиком. Мне казалось, что западные советологи просто обязаны заинтересоваться ею. В мечтах мне уже виделось, что «Без буржуев» станет таким же незаменимым пособием для изучения экономики социализма, каким стало знаменитое «Земледелие» Катона для изучения сельского хозяйства Древнего Рима. Я ждал приглашений с лекциями в университеты, подбирал наиболее драматичные отрывки и темы. Карл устроил мне выступление на своей кафедре славистики, но оно прошло без большого успеха. Один профессор — специалист по истории советских профсоюзов — даже ушёл, не дождавшись конца доклада.

Вместо того чтобы насторожиться и попытаться понять загадки американского академического мира, я оставался в плену иллюзий и надежд. Ведь русские эмигрантские журналы и газеты в Нью-Йорке, Париже, Франкфурте, Иерусалиме брали мои статьи нарасхват. Рано или поздно американская профессура разглядит, как много важной и новой информации привёз им этот бывший инженер, думал я. Посыпятся приглашения, а там, глядишь, можно будет начать и переговоры о получении преподавательской работы.

Пройдёт ещё несколько лет, прежде чем я осознаю всю меру несовместимости моих взглядов и наблюдений с системой представлений, утвердившихся в американской советологии.

Год закончился печально: из России пришло известие, что мать Марины, Галина Антоновна, умерла от рака. Но моя мать получила вызов и вовсю хлопотала, собирая документы для отъезда.

В Мичиганском университете в Энн-Арборе действовал «Центр по изучению России и стран Восточной Европы». Там регулярно устраивались так называемые brown bag lectures (буквально: «лекции с коричневым пакетом»). Их подгоняли к перерыву на ланч, так что каждый желающий мог явиться туда со своим завёрнутым сэндвичем и съесть его, запивая кока-колой или чаем из термоса. Потом слушал лекцию на предложенную тему и принимал участие в обсуждении. Название одной из предложенных лекций так поразило меня, что я решил пойти.

ВОЗРОЖДЕНИЕ ЗАКОННОСТИ ПРИ СТАЛИНЕ — было напечатано чёрным по белому в листовке на доске объявлений. Как такое можно пропустить?

Высокий, приветливо улыбающийся профессор политических наук Питер Соломон, приглашённый Центром из Университета Торонто (Канада), оглядел слушателей (собралось человек тридцать), кивнул знакомым и сказал:

— Ну, я надеюсь, что шок, вызванный названием моей лекции, уже прошёл, и мы можем приступить.

Он улыбнулся, как бы подчёркивая, что есть во всём этом и элемент весёлого розыгрыша, который вот, к его удовольствию, удался.