Лед небес - Хельга Лагард

class="p1">Нужно пустить Минкара со всеми внутрь, но бесполезно открывать ему ворота изнутри — только от хозяина уводил мир погоню, а всех других, кто крался ко дворцу, неизменно обнаруживали патрули.

Значит, Иммануил проведет его снаружи. Значит, он сбежит. Где-то отсидится, затеряется, минует бурю, а потом нагрянет, когда отец не будет ждать.

Но где же затеряться?

Он застыл у прохода меж мирами, образованного склоненными деревьями. Материя струилась, колебалась, разрывалась, приглашая его пройти; родной мир, что оплакивал намерения сына, тянул его туда теми же цепями, которыми приковывал к себе.

Как же так? Разве можно удерживать и гнать одновременно? Что с тобой, родитель мой?

Там тоже ютятся души. Там тоже царят страдания и смерть. Тот мир — наш с тобою общий. Но, очутившись там, разве ты вернешься?

Ах, так вот в чем дело. Глупый, глупый мир!

Клянусь. Я вернусь сам и однажды верну тебе свободу, но мне надо знать, что делается там. А сейчас я покину тебя ненадолго.

Мир убрал невидимые путы и, благословив, умолк. Материя, струящаяся из бреши, окружила принца нежным, вкусно пахнущим теплом. Он поддался ей и позволил себе в ней утонуть, а потом — очнулся.

Вдалеке развернулись горы, а под ногами — пропасть, в шаге от которой он чудом устоял. Так вот, как выглядят вживую горы! А такова — листва? А это — истинное солнце! И то, что струится из него — тепло?.. Так вот, каково оно!

Чувство, знакомое ему смутно, разлилось по ожившему телу блаженной негой. Иммануил ликующе смеялся, приветствуя жизнь, и ее мир мягко его окутал, разнося эхо смеха счастливым ветром.

Наконец-то свиделись! Я так долго тебя ждал! Что творится там, на небе? Как поживает мой загробный брат?

Улыбка сползла с лица, и смех растворился где-то в пропасти.

Он умирает. А мой долг — ему помочь.

Свежий воздух, полный тепла и аромата леса, вскружил Иммануилу голову, и он едва не свалился в пропасть. Брешь в таком опасном месте…

Скажи, а многие проходят через бреши, друг?

Мир зашуршал листвой.

Редко кому это удается. На ту сторону попадает только тот, кто сам — отчасти потусторонний, а любой другой не выживет, если упадет. На этой горе скрываются два прохода: один ведет в депо небесной железной дороги, а второй — к лесу, через который ты прошел. И отец твой тоже.

Радость омрачилась. Пронзительный зеленый цвет теперь не восхищал, как и великие просторы, и далекие луга. Все это когда-то так же видел бог теми же глазами.

Я хочу убить отца. А укрытия ищу у тебя.

К нему потянулись ветви, и закатный луч оттенил лицо.

Я сам — тебе укрытие, весь целиком. Избавь нас всех от самозванца-бога. И мы признаем тебя королем.

Иммануил опустил взгляд.

И без королей вам жилось спокойно.

Но и этот мир замолк.

И Иммануил, позабыв обо всех заботах, стал его вкушать. Он нежился в траве, мял руками податливую землю, и не колол его мстительный мороз. Обнаружил кладбище у подножия горы и помолился за души усопшего там народа, так сильно когда-то верившего в небо, что создавшего туда проход. Познакомился с жучками и прочими лесными тварями, берущими начало из перегноя, и благоговейно трепетал перед разнообразной жизнью, из смерти берущей начало.

Но не так блаженна жизнь, какой поначалу казалась, и вскоре это Иммануил поймет. А пока он наслаждался весенним лесом, не ведая о страхах и кошмарах, заполонявших мир, и закат уступал место ночи, надежно оберегающей секреты.

Движущееся солнце, свободное от завесы туч… Вот бы и на небесах так было!.. Солнце плавно пряталось за горизонтом, и Иммануил, вновь взошедший на гору, не отрывал от него глаз, хоть в них и рябило от буйства красок.

Ночь — это отсутствие света, говорили ему. И лгали. Даже лишившись солнца, небо не угасло и не лишилось цветов, а когда оно окончательно стемнело, его озарил другой источник.

Луна и звезды.

Наконец обретенное тепло рассеялось в серебряном свете ночи, и бледное сияние, наславшее прохладу, напомнило ему о доме, отчего сердце заныло виной и тоской.

Жизнь, как бы она ни манила, не позволит ему раствориться в ней: любая ночь укажет путь к дому, напомнит о мраке смерти своей темнотой и о ласковом загробном холоде, застывшем в небе льдом звезд.

Он восхищался живым миром, нежился в его тепле и поклонялся тьме, но не желание остаться возникало в нем, а вернуть на небо все, что у него отняли. И чтобы воплотить эту мечту в явь, было нужно свергнуть бога.

Почему из раза в раз Иммануил находил новые на то причины, если отец Ада и без того заслуживал давно? Неужели было недостаточно им мук причинено? Сострадания отец был лишен — значит, сам не дождется его.

Ночной мир замер, трепеща перед тем, в кого сам вселял трепет.

Душа Иммануила неотвратимо застывала льдом.

VI. Устав

Отдалив себя от праведных, заслуживших Рая душ, Элохим приблизил к себе тех, кто в него не верил. Тех, кто против него восстал. И не было иронии злее.

Те, кто мечтал встретить после смерти бога, остались без него, как и без шансов его увидеть. А к жаждавшим его свержения грешникам он повернулся лицом.

И тем беду на себя навлек.

* * *

Иммануил продолжал навещать землю. Не одними поисками пристанища он был занят; его влекло само мироздание. Всем тем, что казалось ему диковинным, — рассветами и закатами, ночью и звездами, дождями и зноем, — обладал не только живой мир, но и когда-то мертвый. Все это он однажды туда вернет, и ему было интересно, что именно их ждет.

Иммануил не мнил себя настоящим человеком, но окунувшись в жизнь людей, он чувствовал себя на них похожим. Приближенным к их живому миру, загробный брат которого с подачи сына оживет.

Но Иммануил не перестанет оттого быть мертвым. Мир людей все равно был от него далек. Он не ластился, а по-отечески ласкал; не наполнял тело силой, пусть и жизнью, и материей не скапливался в руках.

Прости, сынок. Ты больше мертв. А мне от смерти худо.

В этом мире божий сын был пуст и не владел потусторонними дарами. Когда он попытался излечить занемогшего прохожего, его сочли безумцем, и не принес никакой он пользы.

Среди людей он был чужой; они нутром его не принимали, будто чуяли в нем мертвеца. А сами тонули в смерти, совсем того