Насмешливое вожделение - Драго Янчар

жидкостей. Телесные жидкости — это humour, гумор, юмор. В староанглийском humour — значит именно «телесные жидкости» и больше ничего. Образуется вещество, вещество меланхолии, загустевающее, как деготь. Теперь вы понимаете связь, — сказал профессор, — между хандрой и селезенкой, между биологией и литературными измышлениями. Это будет блестящий текст, — заметил он. — Когда я его напишу, можно спокойно умереть.

«Из желчи выделяются миазмы, отравляющие мозг. Физическое движение диспергирует, разжижает этот деготь. Меланхолическое вещество не поражает мозг. Понимаете?»

На красном лысоватом профессорском темени выступали крупные капли пота и катились по лицу. Его о-образные ноги продолжали переминаться, руки мяли мокрую бейсболку.

Из-под его шорт для бега торчало что-то белое. Градник не решился посмотреть, что это — оторвавшийся лоскут нижнего белья или что-то еще, во всяком случае, при виде этой детали, вылезающей из-под профессорских штанов на оголенное бедро, ему стало неловко.

«Вы позволите, — воскликнул профессор. — Там бегает Мэг Холик. Газель! Мы с ней немного пробежимся вместе».

Мэг Холик посещала курс креативного письма. Это была та самая черноволосая девушка, которая вместе с Фредом Блауманном встречала его в аэропорту. С ней он убежал по улице под зонтом. Профессор повернулся и зашлепал по мокрой траве за беззаботной … газелью.

«Если у вас найдется время, — крикнул он, — мы за обедом продолжим».

«Да, — крикнул Градник ему вслед. — Да! Я как раз об этом подумал».

2

На самом деле он думал не об этом. Он думал, как этого избежать. Меньше всего ему хотелось, мирно прихлебывая суп, беседовать с коллегой в красном галстуке о меланхолическом веществе. В первые дни он обедал со студентами и с любопытством наблюдал за профессорским отсеком. Но с этой стороны было невозможно что-то отследить. По ту сторону нужно было постоянно говорить о себе, только о себе. О себе ему сказать было нечего. Из студенческой части столовой были видны сине-голубые обои на стенах профессорского зала, легкий наклон ученых голов, умеющих задавать вопросы и выслушивать ответы. Эта сторона — шумный студенческий мир — была отделена от той — мира профессора Блауманна — постоянно открытой настежь дверью. И на той стороне стояла такая тишина, что было слышно позвякивание столовых приборов. Здесь же над столами стоял ор, грохотали подносы. Профессорская тишина и студенческий гвалт дополняли друг друга. Студент, пересекая пограничную полосу, отделяющую шум от тишины, понижал голос. Преподаватели, проходя через студенческий зал, шумно переговаривались, открывали жестяные банки и на ходу опрокидывали в себя их содержимое. Ритуал еды демонстрирует differentia specifica, видовые отличия. Так, студенты, являют собой пример флуктуации, насколько мы можем ее себе представить. А профессорско-преподавательский состав — это институция, устойчивая основа, Stiftung. У профессора Фреда Блауманна и студентки Мэг Холик разные проблемы. У профессора — научные, писательские, связанные с описанием меланхолического вещества, у студентки — флуктуационные. Бегать они могут вместе, но это не значит, что она может быть как-то посвящена во всю совокупность проблем, которые существует на той, тихой стороне. Речь идет не только о разнице в возрасте и базовых знаниях, но о постоянном бремени мироустройства, которое профессор несет на своих о-образных ногах и которое в случае со студенткой сводится всего лишь к разным преходящим вопросам.

Тут Грегор Градник поймал себя на невероятной мысли: что-то здесь напоминало о его срочной службе. На первый взгляд такое сравнение было беспрецедентным: где-то на Балканах в бывшую конюшню с мокрыми перекрытиями и маленькими окошками, переделанную в солдатскую столовую, врывается табун молодых парней в мятых зеленых гимнастерках. В руках у них тарелки, полные разваренных бобов в мучной подливке. Над огромными котлами поднимается пар. В углу, за столами, накрытыми белыми скатертями с пятнами от гуляша, сидят офицеры. Портупеи с пистолетами висят на спинках стульев, чтобы во время обеда им не пришлось двигать свои задницы. Не выуживать свое оружие из промежности, куда оно то и дело сползало. В расстегнутых мундирах, с сигаретами в пальцах, они беседуют о тайных организационных и профессиональных вопросах мироустройства.

«Вы приглашены на вечеринку», — сказал Фред Блауманн.

«Будут люди из мира искусства, — добавил он. — И продолжил: Если не ошибаюсь, вы многое услышите об алиенации. Здесь постоянно обсуждают эту тему».

3

«Алиенация? — произнесла барышня. — Это какой-то сорт сыра? Звучит по-французски».

Барышня грызла орехи. У нее в запасе была целая горсть.

«Они мне сказали, — сообщила она, — что я найду вас по облаку сигаретного дыма».

У барышни были водянистые голубые глаза. По белой коже рассыпаны веснушки, примерно горсть.

«Из всех алиенаций, — сказала она, — я больше всего люблю божоле. И калифорнийское пойдет».

Барышня не принадлежала к миру искусства. А вот ее приятель был творческой личностью, он сочинил успешную книгу о езде на велосипеде.

«Но сейчас я пью бурбон, — добавила она, — потому что божоле у них тут нет».

Два влажных пятна под мышками барышни увеличивались в размере. На ней была легкая ткань, но в этой толчее было жарко.

«Почему вы не снимете пиджак? — спросила она. — Вам же определенно жарко». Барышня, как и все, была легко одета. Здесь только он был в плотном пиджаке с начесом, и только над ним было облако дыма.

«Вам нравится чеснок? — поинтересовалась она. — В последнее время чеснок стал в этой стране невероятно популярен».

Барышня прислонилась к книжной полке, в толпе они оказались совсем рядом. Он ощущал ее теплое дыхание, отдающее бурбоном.

«Вот увидите! — воскликнула она. — Я выведу сорт чеснока, который не будет вызывать дурного запаха изо рта».

Барышню звали Ирэн Андерсон. Ирэн Андерсон, Мэдисон, штат Индиана. Уже пять лет в Новом Орлеане.

«Сбалансированный чеснок», — сказал Грегор Градник.

Ирэн Андерсон воодушевилась. Зааплодировала.

«Именно так. Сбалансированный чеснок».

4

До того, как началось, она представила Граднику своего друга. Питер Даймонд был писателем, автором бестселлера «По Новому Орлеану на велосипеде», о котором все говорили. Название для чеснока, сказала она. Название для чеснока? — переспросил он. — Сбалансированный? Занятно. Тоже писатель? — и повторил: Как занятно. У нас, и это статистически доказано, писателем является каждый третий обыватель. С тех пор, как появились мастерские креативного письма, мы приближаемся к этому стандарту. Я вношу свою лепту. А вы вносите? Писателя нельзя изготовить на конвейере, ведь правда? Писателем рождаются. Автомастерских, что любопытно, по-прежнему больше. До сих пор. Русские делали попытки с инженерами душ, и что? Тоже было похоже на курсы креативного письма, правда? Да, да. Без сомнения. На кухне предлагают бобы с рисом. Rice&Beans. Занятно.