Акула пера в СССР - Евгений Адгурович Капба

Но в магазин зашел. «Дружба» была как раз по пути. С таким названием гастроном просуществовал долго, только году этак в 2020 его выкупили и переименовали во что-то американоподобное. Но здесь — «Дружба» предстала передо мной во всей красе.

Первое, что я увидел, отворив двери — это монументальная краснощекая продавщица в халате, который имел в виду, что он белый, и в синем переднике. Богатырскими движениями она нарезала вареную колбасу и заворачивала ее в крафтовую оберточную бумагу, и в таком виде взвешивала на больших синих весах. Потом орудовала гирьками, называла вес, цену, протягивала кусок вожделенной докторской покупателю и с видом царицы говорила:

— Дальше!

Я, как зачарованный, смотрел на толстенную стопку бумаги, которая уменьшалась весьма стремительно, и пытался посчитать, какие бабки эта хитрая тетка делает в сутки, или сколько батонов колбасы она уносит домой в конце смены?

— Кабы добра жыць у шчасi, трэба красцi, красцi, красцi! — сказал мне в самое ухо дедок в какой-то странной тюбетейке. — Глянь, какой мамон Гавриловна наела! Небось не бумагу топчет! Ты в очереди стоишь или так — посмотреть пришел? Колбасу когда еще завезут, так что давай, шевелись.

Я только хмыкнул и пошел в ликеро-водочный отдел за коньяком. «Двин» я тут, пожалуй, не найду — не тот уровень, а вот что-нибудь попроще…

Что-нибудь попроще стоило четыре рубля пятьдесят копеек и было ординарным трехзвездочным коньяком, бутылка которого идеально вошла во внутренний карман пиджака. На выходе я полюбовался на очередь с банками и бидонами — за сметаной, и продавщицу, которая наливала эту самую жирнючую сметану при помощи гигантского черпака жестами, достойными кисти Боттичелли.

— Проходите, товарищ, не задерживайтесь! — засуетились сзади и я вышел наружу. Дубровица была гораздо менее многоэтажной, чем в мое время, только-только был возведен Квадрат — так в народе звали район панельных девятиэтажек. Частный сектор преобладал — из деревянных и кирпичных хат доносились запахи стираной одежды, табака и, конечно же, жареной бульбы — с луком, салом и первым весенним укропчиком — самой вкусной еды в мире!

Рот наполнился слюной, и я понадеялся, что у Викторовича дома есть какие-никакие запасы продовольствия, потому что возвращаться в магазин категорически не хотелось.

* * *

Вообще-то всё было не так плохо. Например, угоди я в Средневековье — там и думать нечего, сдох бы в первый день. На костре бы сожгли как колдуна, или сам бы помер, порезавшись о незнакомую острую железяку. Ну и чисто статистически — занесло бы меня, скорее всего, в крестьянина, а если проводить параллели с профессией — то, например, в герольда или монаха-летописца, тоже не слава Богу. Да и та же любимая эпоха пара и телеграфов грозила антисанитарией, эпидемиями, голодом и сословным неравенством. В конце концов, я угодил в родную Дубровицу — то есть начинать нужно было не совсем с нуля, кое-какие базовые знания у меня имелись. Попади я в ту же Москву — справиться было бы гораздо тяжелее! Опять же — родная редакция, где всё в общем-то знакомо, только вместо набора статей на компьютере нужно было писать от руки, или идти клянчить печатную машинку, а верстали всё не в ИнДизайне, а на листе ватмана, вручную, вымеряя линейкой площадь фотографии и размеры текста статьи.

Гера в качестве реципиента и вовсе был подарком. Не молодой Сталин, конечно, и, не цесаревич Константин Павлович, но… Плюсы, определенно, были. Герман Викторович Белозор обладал титаническим здоровьем. Он действительно не уходил на больничный НИ РАЗУ за пятьдесят лет работы в редакции. Его не брала ни одна зараза, ему не вырезали аппендицит и не лечили зубы. Фантастика? Есть женщины в русских селеньях, а есть мужики на Полесских болотах… У Белозора вроде как была репутация честного и дотошного человека, коллеги его, судя по всему, уважали. Смущал кастет в кармане пиджака — с этим еще предстояло разобраться.

Как бы это ни цинично звучало — большим плюсом было его одиночество. Мать или жена мигом раскусили бы подмену. В этом плане на руку играл и дом в Слободке — внимательные бабуси у подъезда и участливые соседи в «хрущевке» тоже могли бы заподозрить неладное. А еще — мы с Герой были в целом похожи. Не знаю, как бы я владел телом, например, значительно ниже или толще моего. Помню, в подростковом возрасте постоянно бился головой о перила в автобусе, никак не мог привыкнуть, что вырос…

Мимо проехал, лязгая и выпуская клубы дыма, желтый венгерский «Икарус» с гармошкой, и я умилился — как будто увидел друга детства. Я еще застал эти пепелацы, уже совсем ржавые и раздолбанные, но тянущие лямку и исправно катающие по городу пассажиров.

Проходя мимо двухэтажных домишек сталинской еще застройки, я задержал взгляд на моложавом мужчине в очках, который ковырялся под капотом легендарной, на вид вполне новенькой «ремзаводовской» Волги ГАЗ-М-21, и мое сердце екнуло: этот человек спас… Спасет! Он спасет мне жизнь, поставит на ноги семилетнего мальчика после автомобильной аварии в 1998 году… Михаил Федорович Тиханович — хирург от Бога. Он был жив, жив!

Тут в моей голове что-то щелкнуло: чем обычно занимаются попаданцы? Меняют историю! Черта с два я буду спасать СССР, мне это и нахрен не впилось… Но самую малость сделать так, чтобы моя родная провинциальная Дубровица и такие люди, как Тиханович, Арина Петровна, Василий Николаевич Волков и Гера Белозор пережили будущие смутные времена в ситуации несколько более благоприятной, чем та дичь, что свалилась на наши Палестины в конце восьмидесятых-начале девяностых — это было вполне реально!

Я, черт его дери, знал свой город, знал его историю — и общался, и писал про многих из тех, кто сейчас полон сил и энергии, кто действительно строит дивный новый мир… Медики, педагоги, инженеры и директора предприятий, спортсмены, милиционеры — если капельку подтолкнуть их в нужном направлении — можно пустить такие круги по воде, что Новые Васюки Остапа Бендера по сравнению с Дубровицей покажутся долбаным Мухосранском!

Чернобыль не бахнул, Машерова не убили, Горбачев еще не член Политбюро, Афган…

Я остановился, чтобы выругаться. Мой шикарный лакированый штиблет по самую щиколотку провалился в кучу конского дерьма. Лошадки паслись тут же, на газоне у банка. Бюст Ильича на постаменте строго взирал на копытных, которые отгоняли хвостами мух и трясли бошками, пощипывая свежую зеленую травку. Почти центр города, улица Советская…

Отряхнув как можно более тщательно обувь, я подумал о