Народ, или Когда-то мы были дельфинами - Терри Пратчетт

Взлетая по вздымающемуся, пенящемуся изгибу волны, Мау всунул весло под лианы, которыми был привязан балансир, и вцепился изо всех сил…

Шел дождь. Тяжелый, грязный, полный пепла и тоски. Мау пробудился от сна о жареной свинине и приветственных криках мужчин, открыл глаза и увидел серое небо.

Потом его стошнило.

Каноэ покачивалось на зыби, пока Мау вносил свой вклад в то, что уже плавало в море, — куски дерева, листья, рыба…

Вареная рыба?

Мау подгреб к большой рыбе хехе и умудрился втащить ее на борт. Действительно, рыба оказалась вареной, и это был настоящий пир.

Ему нужен был пир. Все тело болело. Голова с одной стороны была вымазана чем-то липким — это оказалась кровь. Видимо, в какой-то момент он ударился о борт каноэ, что, в общем, было не удивительно. Катание на волне осталось в памяти — ударами по ушам, жжением в груди, — словно сон, от которого хочется только скорее проснуться. Мау ничего не мог — только цепляться изо всех сил.

В воде был туннель — словно движущаяся пещера воздуха в толще гигантской волны, а потом — буйство бурунов, когда каноэ вылетело из воды, как дельфин. Мау готов был поклясться, что каноэ взлетело в воздух. И еще пение! Мау слышал его лишь несколько секунд, когда каноэ мчалось вниз по другому склону волны. Должно быть, какой-нибудь бог, а может, демон… а может, просто у людей в голове раздаются такие звуки, когда они наполовину летят, наполовину утопают в мире, где вода и воздух каждый миг меняются местами. Но все уже кончилось, и море, которое только что пыталось его убить, теперь предлагало ему ужин.

Рыба была вкусная. Мау чувствовал, как тепло проникает до костей. Рыбы было много, и кроме нее в море еще много чего плавало. Мау нашел пару неспелых кокосов, с благодарностью выпил сок и приободрился. Теперь ему будет что рассказать! Такая большая волна должна была дойти и до дома, так что они будут знать, что он не врет.

А кстати, где же дом? Острова Мальчиков видно не было. Неба тоже. Островов не было вообще! Но один горизонт был светлее другого. Солнце садилось где-то вон там. Прошлой ночью Мау смотрел, как солнце садится над островом Народа. Значит, надо плыть туда. Мау двинулся в путь, глядя на бледный горизонт.

Птицы были повсюду — они примащивались на все, что плавало. В основном маленькие вьюрки, они бешено щебетали, когда каноэ проплывало мимо. Некоторые подлетали и опускались прямо на каноэ, сбиваясь в кучку и глядя на Мау с каким-то отчаянным, испуганным оптимизмом. Один вьюрок даже сел Мау на голову.

Пока Мау выпутывал птицу из волос, послышался удар, словно что-то намного более тяжелое приземлилось на корму. Вьюрки испуганно вспорхнули и тут же опустились обратно, потому что у них не было сил лететь куда-то еще. Но постарались оказаться подальше от нового пассажира, зная его неразборчивость в еде.

Это была большая птица с блестящим иссиня-черным оперением и белой грудью. На ногах росли пушистые белые перышки. Зато огромный клюв был яркий — красно-желтый.

Это птица-дедушка, она приносит удачу — во всяком случае, людям. Ничего, что из-за нее каноэ Мау замедлило ход и что она съела одну из его рыб. Птицы-дедушки научились не бояться людей: даже просто прогнать одну из них значило навлечь на себя неудачу. Мау греб, чувствуя, что глаза-бусинки смотрят ему в спину. Он надеялся, что птица и вправду приносит удачу. Если ему хоть немножко повезет, он будет дома еще до полуночи.

— Эк! — закричала птица и поднялась в воздух, унося в клюве еще одну рыбу из запасов Мау; каноэ закачалось.

«Ну что ж, — подумал Мау, — зато оно стало легче. Не так уж мне и нужна эта рыба. Сегодня вечером я до отвала наемся свинины!»

Птица тяжело приземлилась на плавающее впереди бревно. Довольно большое бревно. Подплыв поближе, Мау обнаружил, что это целое дерево, даже с корнями, хотя многие ветви у него обломаны.

Он увидел торчащий из воды топор, опутанный лианами. Он как знал, что увидит этот топор. Топор приковал к себе взгляд Мау и на миг стал центром, неподвижной точкой, вокруг которой завертелся весь мир.

Птица-дедушка подбросила рыбу в воздух, чтобы проглотить ее целиком, а потом взлетела с мрачным видом, словно говоря: «Да стоит ли оно того?» — и медленно хлопая большими крыльями. Крылья почти касались грязной воды.

Ствол, освободившийся от веса птицы, начал вращаться. Но Мау был уже в воде. Он схватился за ручку топора как раз в тот момент, когда она ушла под воду. Задержал дыхание, уперся ногами в ствол дерева и дернул. Ничего не скажешь, от большого ума он тогда, сто лет назад, всадил топор в дерево со всей силы, чтобы показать следующему за ним мальчику, какой он весь из себя мужчина…

У него должно было все получиться. Последний могучий рывок — и дерево должно было отпустить топор. В идеальном мире так и было бы. Но разбухшая древесина держала крепко.

Мау нырял еще три раза и каждый раз выныривал, кашляя и плюясь соленой водой. У него была глубокая, мрачная уверенность, что это неправильно: он не сомневался, что боги послали этот топор ему. Потому что этот топор ему потом понадобится. Мау был в этом уверен. А он не справился.

В конце концов он поплыл обратно к каноэ и схватился за весло, пока птица-дедушка не скрылась из виду. Птицы-дедушки всегда прилетают на сушу ночевать, а Мау был совершенно уверен, что от острова Мальчиков ничего не осталось и возвращаться туда нет смысла. Этому дереву табаго, должно быть, несколько сот лет. У него корни толще, чем туловище Мау. Похоже, что это дерево удерживало весь остров! А среди корней был якорь богов. Никакая волна не должна была сдвинуть с места якорь богов. Это все равно что сдвинуть с места весь мир.

Птица-дедушка летела себе вперед, где алела тонкая линия горизонта — Мау никогда не видел такого алого заката. Он греб изо всех сил, стараясь не думать о том, что найдет впереди; и именно потому, что он старался не думать, мысли метались у него в голове, как встревоженные собаки.

Он постарался их успокоить. Если вдуматься, остров Мальчиков — просто скала, окруженная песчаными отмелями. Верно ведь? Он ни на что не годится, разве только как пристанище для рыбаков или место для мальчиков, пытающихся стать мужчинами. А на острове Народа есть горы — ну, по крайней мере одна настоящая гора, — и река, и пещеры, и целые леса, и мужчины, которые знают, что делать!

Правда же? Но что они могут сделать?

Картинка, изображающая пир в честь новой мужской души Мау, все мерцала у него в голове. Она никак не соглашалась замереть, и Мау не мог найти серебряную нить, связующую его с картиной.

Что-то темное проплыло на фоне заката, и Мау чуть не расплакался. Это закатная волна идеальной формы прокатилась через красный диск, который как раз коснулся линии горизонта. У всех мужчин на островах Солнца была татуировка с такой картинкой, знак их мужской сущности, и Мау знал — через несколько часов такая же будет и у него.

А потом там, где прошла волна, появился остров Народа. Мау мог узнать его очертания с любой стороны. До острова было миль пять. Ну что ж, еще пять миль Мау по силам. Скоро он увидит огни костров.