Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

Ник вздрогнул: показалось, шаги над головой. Но толстые перекрытия не должны пропускать звуки. Носятся в пустотах крысы?

Да, и скребут когтями по балкам. Вот сейчас звякнет железное кольцо под лапой.

– Прекрати! – крикнул сам себе.

Карп не услышит, дверь закрывается плотно, чтобы и лучика не проскользнуло.

Нужно просто считать: тысяча семьсот пятьдесят шесть, тысяча семьсот пятьдесят семь… Считать, не обращая внимание на то, как сводит судорогой мышцы, как сбивается дыхание.

…три тысячи ровно. Три тысячи один…

За стеной шумный Сент-Невей. В нескольких кварталах от гимназии участок УРКа, он работает круглосуточно. Ник частенько встречает тонированный автомобиль с серебристой эмблемой на бортах.

Невозможно представить, чтобы здесь, в элитном учебном заведении, нашелся…

…прикрыл глаза рукой от брызнувшего света. Пальцы дрожали.

– Выходи.

В городе начинались сумерки. Пахло талым снегом и женскими духами. В витрине аптеки отражался закат, растекаясь по стеклу алой пленкой. На бульваре, как обычно к вечеру, стало оживленнее. Сидели рядком художники – хоть шарж нарисуют, хоть в ангела с крыльями превратят. Кричали в мегафоны зазывалы, приглашая на прогулки по Ладе. Толпились у спуска к реке торговцы с лотками сувениров.

Иногда все это – купол Морского собора на фоне облачного неба, булыжники под ногами, мокрый ветер с Лады – казалось Нику очень знакомым. Как-то он долго простоял на углу рядом с кофейней «Марле и Шарль». Смотрел на ажурный мостик, перекинутый через канал. На зеленый дом с белой лепниной – маски на фасаде корчили рожи, негодуя и радуясь, возмущаясь и гневаясь. Сеяла морось пополам с крупинками снега, продувало насквозь пальто. Ник замерз, как собака, но так ничего и не вспомнил.

Сейчас купола собора остались справа. Ник прошел мимо Торговой галереи и за серо-розовым зданием художественного училища нырнул в проходной двор. Сразу стало зябко – под защитой высоких стен еще сохранились сугробы. Ник зачерпнул на ходу снега. Смял в кулаке, дожидаясь, когда побежит талая вода, а потом холодной мокрой ладонью обхватил лоб. Чтоб Упырю…

– Привет освобожденным узникам!

Гвоздь выскочил из-за сарая и ударил в плечо. Был он уже без сумки, в мундире нараспашку.

– Как отдохнулось в карцере?

– Какой ты информированный, Гвоздь, – с досадой сказал Ник. – Газет не надо.

– Не-а, я просто умный и догадливый. Помнишь, мы тебя в кладовой заперли? У тебя такая же рожа была.

– Кретины.

Гвоздь хмыкнул и потрогал нос, разбитый в той драке.

Тропинка вывела на улицу, зажатую между плотно стоящими домами. По разбитому тротуару вдвоем идти было неудобно, но Гвоздь не отставал.

– Не, ну ты колись, Немой: какая блоха тебя укусила?

– По Упырю соскучился.

– Извращенец!

Гвоздь сплюнул в переливающуюся бензиновыми разводами лужу.

– Смотри, допрыгаешься. Знаешь уже?

Он явно ждал вопроса «О чем?», и потому Ник промолчал.

Показалась кованая решетка. За ней росли тополя, и между серыми, уставшими от зимы стволами виднелось здание приюта. В нескольких окнах горел свет.

Ник замедлил шаг.

– На неделе комиссия приезжает, – не выдержал Гвоздь.

Тьфу ты!

– Вне графика?

– А хрена им еще делать?

Блеснули часы на фасаде. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, напоминая, что нужно успеть отметиться.

– Не вовремя, да? – ухмыльнулся Гвоздь.

«Не вовремя», – согласился про себя Ник, а вслух преувеличенно удивленно сказал:

– Гвоздик! Да ты никак боишься? Сочувствую.

Гвоздь перестал улыбаться и дернул губой, заставив натянуться шрам над подбородком.

– Слушай, я ведь предупредил: не борзей. Вежливо, по-хорошему. А мог бы сразу зарыть, без превентивных разговоров. Не ценишь ты, гляжу, доброе отношение.

До крыльца они шли молча.

– Подожди, – окликнул Ник, когда Гвоздь уже взялся за ручку.

– Ну?

– Тоже хочу кое о чем предупредить.

– Отойдем?

– Зачем? Можно и здесь. Так вот, драться с тобой за власть я не собираюсь. Во-первых, она мне не нужна, и ты это знаешь. А во-вторых, я помню: если бы не ты, нас бы тут всех сожрали.

Гвоздь настороженно вглядывался пару мгновений, потом его лицо расслабилось, и шрам спрятался, укрывшись под губой.

– Ну, твоя память – дело известное.

– Я в блокнот запишу, – пообещал Ник.

– Договорились!

Дежурил сегодня дядя Лещ, он равнодушно отметил время напротив фамилий Зареченский и Глеймиров.

На лестнице Ник заторопился.

– Ты куда? – крикнул Гвоздь.

– В библиотеку.

– На фиг? Тебя че, Упырь бил книжкой по голове?

Ник перегнулся через перила:

– Угу, и приплясывал от радости. Ты не знаешь, что такое Белхе?

– Чего-чего?

– Вот и я не знаю.

Гвоздь покрутил пальцем у виска.

Ник успел до закрытия и выпросил толстый атлас, пообещав не выносить из зала.

Белхе – бессточное пресное озеро в восточной части Арефских земель. Длина триста четыре километра, ширина от одиннадцати до восемнадцати. Максимальная глубина двадцать шесть метров, средняя – пять и два. Климат в районе озера пустынный. Средняя температура летом около тридцати, зимой – минус четырнадцать.

«Похоже на гусеницу», – подумал Ник, глядя на карту.

Но почему оно на востоке? До границы оттуда почти две сотни километров.

Помнил автобус.

Пахло бензином и горячей резиной. Гудела земля, обожженная полуденным солнцем. Из перевернутой корзины выкатились абрикосы, валялся раскрытый чемодан. Ника пихнули в автобус силком: втиснули в толпу, и она внесла его в двери. Возле локтя мелькнула головенка в панамке. Истошно кричала женщина. Плакали ребятишки. Под раскаленным железом, в тесноте, казалось невозможным дышать.

Там, в глубине салона, были те, кого Ник отчаянно хотел увидеть, но он вцепился в поручень. Нет, он должен остаться! Должен выйти из автобуса.

– Наляг! – крикнули снаружи. – Тут еще дети!

Охнула толпа. Надавили, и оторвало от поручня. Затрещала футболка. Ник попытался протиснуться к окну. Там не было стекол – воздух! вдохнуть! – но люди старались держаться от них подальше, опасаясь вывалиться. Ник ухватился за пустую раму. Он успел увидеть площадь, перегороженную перевернутыми киосками и скамьями.