Все хорошо! - Татьяна Белкина

В театре давали сказку, но что это была за сказка! Инженер хотел уйти, но антракта не было, все двери закрыты. Он с трудом дождался конца и еле добежал до туалета. Его вырвало. Наверное, съел в кафе что-то несвежее. Пока умывался, в уборную вплыл хлыщ. Он весело напевал, вроде на итальянском. Зейс приветливо улыбнулся и спросил:

— А вы тоже участник симпозиума?

— Ну да, ну да, — затараторил тот.

— И какое впечатление?

— Обычное, тоска и скукота. Хорошо, знакомую из Росси и встретил, есть с кем в ресторан сходить!

— И в какой собираетесь?

— Вы же местный, вот и посоветуйте.

— Конечно, в «Телекафе» на башне.

— Что же, спасибо за совет, простите, на запомнил вашего имени?

— Зигфрид Зейс, инженер.

— А я Марио Бонетти, доктор.

Марио пожал вымытую руку и закрылся в кабине.

Зигфрид Зейс поехал на Александерплатц, к телебашне.

* * *

Современное здание Новой берлинской оперы ничем меня не поразило. Зато поразил балет — затертая до дыр история про Белоснежку, преобразованная музыкой Густава Малера в философскую притчу, начиналась с актуальной для перинатологов сцены родов. Балетная интерпретация предмета моей практической деятельности ввергла меня в транс, и я не сразу заметила, что рука Марио крепко сжимает мои неухоженные пальцы. В таком положении они просуществовали все полтора часа и затем с трудом разогнулись, застегивая пуговицы креативно-зеленой кроличьей шубки.

Марио повел меня в ресторан, который почему-то назывался «Телекафе», на знаменитую телебашню. Я смотрела на Берлин с высоты птичьего полета и думала, что это не улицы и площади прорисованы праздничной иллюминацией, а карта жизни. Пытаясь определить координаты, я подошла поближе к стеклянной стене, и спина, как на газоне, почуяла опасность — будто кто-то водил по ней пристальным, тяжелым, словно пулеметный ствол, взглядом. Я обернулась. Марио заигрывал с официанткой, фройлен мило краснела. Мужчина в дальнем углу зала отвел глаза. Мне показалось, что я его уже где-то видела, но было слишком темно и многолюдно. Я вернулась за столик, допила кальвадос, и мы двинулись в сторону отеля.

К былому аромату в морозном воздухе примешивался запах корицы и хвои, он пьянил не хуже кальвадоса и вытеснял из закоулков души затхлые мысли о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Марио ушел под утро. Я проспала завтрак и едва успела к автобусу, увозившему перинатологов на экскурсию в больницу. Марио в автобусе не было. Странно, однако это меня нисколько не расстроило. Жизнь определенно была прекрасна, и я была прекрасна, и припорошенная сахарной пудрой Бенауэрштрассе, и даже носатый закавказский гинеколог, и бурят-педиатр, который не говорил по-английски. От избытка чувств я неожиданно треснула бедного педиатра по плечу и не к месту провозгласила: «Аллес гут!»

* * *

Инженер Зейс не спал уже третью ночь. Он долго ходил вокруг отеля, потом дошел до вокзала. Поезда приезжали, выплевывали тучу копошащихся людей и уезжали снова. На табло мелькали знакомые названия: Франкфурт, Париж, Страсбург, Рим… И в каждом городе вокзалы. И на каждом вокзале поезда, а в них люди, люди, люди… Голова кружилась. Мысли путались и куда-то бежали, как растревоженные муравьи. Он вернулся в свой номер, открыл сайт знакомств и до утра смотрел на лица незнакомых женщин. Потом он уснул.

Ему снился поезд. Он был невообразимо длинным, как неразрезанная сосиска, скучного зеленого цвета. Кто уезжал на этом поезде, было непонятно, и оттого становилось еще грустнее и тревожнее. Откуда он знал, что кто-то уезжает? И куда? Зейс был уверен в одном — этот кто-то больше не вернется. Никогда. От безвозвратности и неизбежности потери сердце билось все сильнее, на лбу выступил пот и зачесались ладони. Потом зеленая сосиска превратилась в довольную гусеницу, которая проглотила бедного кого-то и теперь переваривала его, извиваясь всем телом. Она кряхтела и тужилась, дергалась то вперед, то назад, пускала газы…

Зейс проснулся.

* * *

После экскурсии в будущее, а именно в Университетский медицинский центр, на рецепции мне вручили записку от Марио. Якобы возникли затруднения с родоразрешением сложной пациентки, и он, с разбитым и любящим сердцем, вынужден отбыть во Флоренцию. Но он непременно приедет в Москву в феврале, где мы и обсудим результаты симпозиума. Стало грустно.

На вечер был назначен прием немецкой Ассоциации перинатологов в ресторане «Колизеум» на Курфюстенштрассе. Ехать не хотелось. Но не сидеть же в номере? Позвонила Тонька. Долго хвалила за доклад, издевалась. Ей уже кто-то настучал про Семипузову, наверняка Марио. Пыталась расспросить про Зигги и была крайне разочарована его отсутствием. Велела ориентироваться на местности. Я послушно обещала. Потом набрала Илюшу. Он был рад, но разговаривать не мог. Больше делать было нечего.

Я решила сильно не наряжаться. Надела любимый жакет и креативную юбку-брюки, посмотрела в зеркало и, в общем, осталась довольна. Автобус вез перинатологов по Бенауэрштрассе. Мы ехали вдоль бывшей стены, и я думала, что каждый из нас строит свою стену. И потом из-за этой стены не видит огромного мира вокруг, да что там мира, соседа своего не замечает. Вот только у всех стен есть одно странное свойство. Рано или поздно они падают.

* * *

Отдышавшись и употребив положенный ему завтрак, Зейс решил пройтись вдоль стены. Почти всю ее снесли, но проложили тропу, которая отмечает линию бывших заградительных сооружений ГДР на границе с Западным Берлином. Это велосипедно-пешеходная дорога протяженностью около ста шестидесяти километров, опоясывающая полгорода. Он провел в Восточном Берлине лучшие годы жизни. Они с матерью переехали из Магдебурга, когда ему не было и трех лет. Отца он не знал. Мать сказала: погиб в автокатастрофе еще до его рождения. Был отчим, потом еще один. Но отца так и не было. Он рано стал самостоятельным — жил в студенческом общежитии, подрабатывал техником в метро. И мечтал! Мечтал о том, как поднимется на Юнгфрау — крышу Европы и увидит оттуда одну страну — Германию; мечтал о Большом барьерном рифе и огромной морской черепахе; мечтал увидеть Диснейленд; мечтал о собственном доме, сверкающем мощном автомобиле, о… О чем-то еще? Теперь он уже не помнил и уже не мечтал.

Как-то раз, не так давно, в «Золотом олене» они с приятелями выпили лишку. Пошли разговоры про жизнь, про женщин, кто во что горазд. Гюнтер Шлосс, записной остряк из маркетологов, рассказал анекдот:

— Сидит герр Вульф на берегу Рейна с удочкой. Клева нет. Выпил пивка да и домой засобирался. Тут видит — клюет. Вытащил, а там наяда. Говорит она Вульфу: мол, загадывай желание. Вульф был не промах, говорит: «Хочу, чтобы у меня все было!» Наяда подумала, хвостом рыбьим взмахнула и сказала: «Будь по-твоему! У тебя все БЫЛО!» И уплыла.

Вот так и жизнь у Зейса — стукнула однажды рыбьим хвостом по темечку, взглянула рыбьим глазом и уплыла. Вроде все есть, а на самом деле — БЫЛО. Был тот холодный ноябрьский вечер, ощущение опасности и праздника, безудержного веселья и катастрофы. Здесь, у стены, он встретил свою будущую жену. Она с Запада, он с Востока, и вместе они сделали это, разрушили границу, впустили в Берлин свободу, создали новую Германию…