Лживый язык - Эндрю Уилсон

Я вновь позвонил. Со слов синьоры Гондолини я понял, что Крейсу едва за семьдесят. В таком возрасте по лестнице быстро не спустишься. Но дверь отворилась, едва я убрал палец с кнопки звонка.

Передо мной стоял человек, который выглядел гораздо старше, чем я себе его представлял. Это был сгорбленный, согнувшийся почти пополам старик, и, когда он медленно поднял голову, чтобы посмотреть на меня, я увидел, что кожа на его шее утратила всякое подобие человеческой плоти. Он прищурился на солнце, сузив свои крошечные серо-зеленые глазки, и, вместо того чтобы шагнуть вперед, приветствуя меня, отступил в тень.

— Адам Вудс? — спросил он.

Голос у него был твердый, резкий, властный, выдававший в нем представителя высшего класса.

— Да… Простите, что явился чуть раньше, — произнес я смущенным тоном.

— Пустяки. — Он медленно поднял правую руку и обменялся со мной рукопожатием. У меня было такое ощущение, будто я взял в ладонь безжизненное тельце маленькой птички. — Входите. Сюда. — Старик завел меня во внутренний дворик, по периметру которого тянулась галерея.

Стены дворика, а также колонны и лестница, ведущая на первый этаж, были увиты ползучими растениями. Тут и там стояли большие кадки с разросшимися лавровыми деревьями и розовой гортензией. В центре я увидел нечто похожее на верхнюю часть коринфской колонны с украшенной акантом капителью, на которой стоял голый херувим, покрытый зелено-черным мхом.

— Как видите, здесь у меня царит некоторое запустение, — сказал Крейс. — Это одна из причин, вынуждающих меня нанять кого-то вроде вас, мистер Вудс. А теперь давайте пройдем наверх и чего-нибудь выпьем.

Старик стал медленно подниматься по каменным ступенькам, правой рукой опираясь на металлические перила; усики плюща ласкали его пальцы. Я отметил, что его усеянная старческими пигментными пятнами желтеющая тусклая кожа похожа на истончающийся древний пергамент. Некогда кремовый, а теперь пожелтевший полотняный костюм, мешком сидевший на его чахлой фигуре, напоминал разлагающуюся плоть мертвеца.

С верхней ступеньки Крейс сразу же шагнул в портего — большой центральный холл, протянувшийся по всей длине здания. Окна с широкой средней поворотной створкой в каждом конце огромного помещения были настолько грязные, что почти не пропускали дневной свет. Интересно, как мог я разглядеть в одном из них мелькнувший силуэт вечером того дня, когда приносил письмо? Гравюры и эстампы на стенах опутывала паутина; сложная лепнина, декоративные детали потолка и карнизов давно уже утратили некогда присущее им великолепие; белый с прожилками мраморный пол покрывали комки пыли и пуха. У себя за спиной я заметил еще одну лестницу, ведущую из холла к двери, запертой на висячий замок.

— Туда я никогда не хожу, — объяснил Крейс, перехватив мой взгляд. — Много лет не заглядывал. Там абсолютно пусто. На нижнем этаже тоже не бываю. Там сыро, постоянно затапливает. Следуйте за мной.

Он повел меня через центральный холл, стены которого украшали замечательные рисунки и гравюры, к двустворчатым дверям, за которыми находилась гостиная. Там на стенах, обитых богатой красной тканью, висели в изысканных золоченых рамах картины мастеров эпохи Возрождения. Окна, выходившие на улицу, были закрыты тяжелыми красными портьерами. Комнату освещали две лампы, стоявшие по краям мраморного камина, над которым помещалось большое старинное зеркало. С потолка свисала огромная люстра, иногда издававшая хрустальный звон.

По большому персидскому ковру Крейс прошел, шаркая ногами, к одному из двух стоявших у камина кресел с обивкой из красного бархата, сел и жестом предложил мне занять второе кресло.

— Ох, какой же я болван, — спохватился он, — забыл вам налить.

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Позвольте… я сам.

— Вы очень любезны, мистер Вудс. Что желаете? Джин? Виски? Сухой херес?

— Херес, если можно… только я сам возьму. А вам что налить?

— Пожалуй, то же самое. Вы все найдете вон в том баре. — Костлявым пальцем хозяин показал куда-то в затемненную часть комнаты. — Вы очень любезны, очень любезны.

Возле бара я заметил еще одну лампу; как только я захотел включить ее, Крейс остановил меня.

— Нет, не надо, — резко сказал он. — Думаю, света здесь достаточно.

Я убрал руку с выключателя и наклонился, доставая бутылку. Крейс уже приготовил два изящных бокала — один хрустальный, в форме воронки, с витой ножкой, а второй в виде кубка из венецианского «плетеного» стекла, но они были липкие, пыльные, с грязными пятнами, возможно, даже волосы туда попали. Я наполнил оба бокала прозрачной ароматной жидкостью и один подал Крейсу, а второй поставил на маленький столик возле своего кресла и сел.

— Итак, мистер Вудс, кое-что о вас я знаю из вашего письма, но может, вы расскажете о себе еще немного?

Крейс, словно рептилия, воззрился на меня своими маленькими глазками. Его взгляд, казалось, блуждал по комнате, и в то же время ни на мгновение не отрывался от моего лица. Я прокашлялся.

— Да, конечно, — сказал я с готовностью. — В Венеции я уже больше недели, и, как я говорил, приехал сюда, чтобы попробовать себя в качестве романиста.

Крейс кивнул, но промолчал.

— Я только что окончил Лондонский университет, где изучал историю искусств, и, пока не нашел себе другого занятия, подумал, что стоит попробовать себя на литературном поприще — хотя бы попытаться.

— Прежде вы что-нибудь писали?

— Да так, по мелочам — пару коротких рассказов. Ничего такого, что можно было бы кому-то показать, если вы это имели в виду.

— Вы всегда хотели стать писателем?

— Да, сколько себя помню, — ответил я. — Правда, мои родные не очень одобряют это мое стремление. Я вырос в Хертфордшире. Мой отец банкир, и он хочет, чтобы я занялся чем-то полезным. Думаю, ему не очень понравилось, что я получил диплом по истории искусств. На его взгляд, это нездоровый выбор. Но я хочу доказать и ему, и себе, что я могу писать. Местом действия своего романа я избрал Венецию, поэтому для меня так важно остаться здесь.

— Да, понимаю, — произнес Крейс и опять замолчал.

— И именно поэтому я считаю, что это место, работа у вас, для меня идеальный вариант, — продолжал я. — Я буду помогать вам по дому, ходить за покупками, готовить, убирать. Я мог бы разбирать вашу почту, оплачивать счета и все такое. Мне кажется, не мешает привести в порядок ваш двор, и это я тоже мог бы сделать, если пожелаете. В общем, я готов делать все, что обеспечит вам комфортное существование, позволит больше времени посвящать литературному труду.

Крейс поморщился, будто пытаясь побороть некую внутреннюю боль.

— Я не пишу, мистер Вудс, и на самом деле жалею, что однажды взялся за перо, — сказал он. — Если вы станете работать у меня, я рассчитываю, что вы никогда не будете напоминать мне об этом. И это я говорю абсолютно искренне. Лучше бы того этапа в моей жизни никогда не было. Разумеется, о своем писательском опыте можете говорить сколько угодно — было бы жестоко вам это запрещать. Но мое творчество не смейте обсуждать. Ни со мной, ни с кем-либо другим. Вам понятно, мистер Вудс?