Мария Антуанетта. Королева бриллиантов - Элен Баррингтон

Ювелир, тяжело вздохнув, зашагал дальше, к королевскому дворцу.

Подъехав к своему поместью, кардинал вылез из кареты и сразу направился в свою маленькую, роскошно обставленную комнату, куда, кроме него и близких друзей, всем ход был заказан. Над камином висел большой портрет в превосходной массивной раме с объединёнными гербами Франции и Австрии наверху. Этот портрет ему подарил Людовик XV после заключения его внуком-дофином брака с эрцгерцогиней Австрии Марией-Антуанеттой. Когда стареющий король умер, а он сам, Роган, очутился на северном полюсе королевского расположения, он стал опасаться, как бы у него не отобрали драгоценный подарок. Да, изображённая на нём молодая девушка теперь — королева Франции, и она улыбалась ему с такой же сердечностью и доверием, как и в те незабываемые дни. Иногда отзывались острой болью воспоминания об этой улыбке, которая когда-то предназначалась ему, об этом холодном, равнодушном взгляде во время их последней встречи. Может, вынести отсюда этот портрет и постараться забыть обо всём? Нет, он не мог пойти на это. Как всё же она хороша в пышном платье из белого атласа с вышитыми серебром геральдическими лилиями, с жемчужным ожерельем на статной шее, как прекрасны её голубые глаза. Очень немногие дамы, которые удостаивались чести войти в комнату, обычно с благоговением взирали на юную леди, не осмеливаясь произнести ни единого слова.

Однажды одна из его гостей, сидя на стуле, посмела сделать критическое замечание по поводу «вздёрнутых австрийских губок» — по-видимому, из чувства ревности. Хозяин тут же встал, молча подвёл словоохотливую даму к двери и открыл её перед нею. Больше она не появлялась. Этого инцидента было достаточно, чтобы отбить у других охоту к критике. Хотя его миловидные приятельницы между собой живо обсуждали один вопрос: почему это перед её портретом всегда — и зимой, и летом — хрустальная ваза с живыми цветами, как будто перед гробницей?

Принц Луи Роган с удовольствием вытянул затёкшие ноги в шёлковых чулках. Он смотрел на девушку на портрете, думая о словах Бёмера, вызвавшие у него поток воспоминаний. Их никак не назвать приятными. У него на руках были сильные козыри, но он так и не сумел как следует ими распорядиться. Разве Судьба сдаст такие карты дважды? Никогда.

Его красивые глаза помутнели от гнева. Время, этот беспощадный противник, теперь играет против него. Если бы только вернуть свою молодость — он ничего не пожалел бы, отдал бы всё состояние, — тогда могла бы появиться надежда. Но теперь? Он посмотрел на своё отражение в зеркале. Всё ещё статная, импозантная фигура, но уже отяжелевшая, лишённая прежней живости. Старость берёт своё. Полнота нарушала чёткий овал лица, рука чуть дрожала, когда он наливал бесценный токай, подарок австрийской императрицы, в бокал из венецианского стекла. Да, старость — не радость!.. Теперь он стал человеком, которому больше нечего надеяться получить то, что он любил больше всего в своей жизни — ослепительную пышность двора, его интриги, высокие титулы и должности, и прежде всего благосклонность королевы, которой король не мог ни в чём отказать.

Конечно, история о скабрёзной шутке в адрес Марии-Терезии, её матушки, передавалась из уст в уста. «Ах, эти придворные дамы! — восклицал он с полуулыбкой и с наигранным сожалением, когда симпатизировавшие ему люди осуждали мстительный гнев королевы, — разве можно их бранить? К тому же её величество — самая порядочная из всех императорских дочерей. В конце концов поделом мне, нечего теперь каяться!»

Так как королева-австрийка, мягко говоря, не пользовалась большой популярностью в Париже, то все сходились в одном: это просто австрийская особенность — долго изливать свой яд на такого превосходного человека, как Роган.

Ах, какие козырные карты были у него в руках, когда она впервые приехала в Париж, где у неё не было ни друга, ни подруги, способных провести её между расставленных ловушек и помочь избежать всяких опасностей! Мадам де Помпадур, беспокоясь за свою власть при дворе, организовала этот брак, чтобы доставить удовольствие Марии-Терезии, за что была вознаграждена восторженными письмами, которые неизменно начинались словами: «Моя дорогая кузина!» Это были письма от самой могущественной и самой благочестивой дамы в мире. Подарки в виде драгоценных камней, тоже, конечно, приятны, но их никак не сравнить с письмами. Ведь королевская метресса могла их показывать всем придворным и этим доказывала, что в Европе известно о её интимной связи с королём, и поэтому ей так завидуют. Какая поддержка её положению при дворе! «Может, она придавала бы этим письмам гораздо меньше ценности, — подумал де Роган, — если бы только знала о тайных планах императрицы». Она мечтала о том, чтобы посадить свою дочь на французский трон — это было частью проводимой ею политики, и ради достижения своей цели эта ревностная богомолка могла бы целовать раздвоенное чёрное копыто у дьявола точно с таким же усердием, с каким составляла свои письма «милой кузине», которую считала главной козлицей в распутном стаде.

Мадам де Помпадур приходилось платить за столь снисходительное отношение со стороны императрицы. Она честно выполняла данное ей обещание — дружески относиться к молодой невесте. И окружила августейшей заботой австрийскую овечку. Но, к сожалению, мадам де Помпадур умерла, и когда в Париж прикатила Мария-Антуанетта, то в туфлях Помпадур щеголяла дю Барри, эта красивая, грубая, невежественная женщина, отличавшаяся непомерной ревностью. Теперь австрийскую дофину поджидали весьма серьёзные опасности.

Даже императрица не могла с уважением относиться к этой всемогущей шлюхе. Через своего посла графа де Мерси она знала обо всём, что происходит во французском дворе, и не хуже самой дю Барри была осведомлена о дурной репутации старого короля. Она, конечно, знала, что дю Барри сделает всё, что в её власти, чтобы держать австрийскую невесту в чёрном теле, что она будет заниматься интригами, заговорами против неё, будет всячески лгать королю, чтобы повредить её репутации в его глазах.

Важнее всего для неё было держать под каблуком стареющего монарха, как можно дольше продлить его расположение. Что же должна была предпринять императрица, чтобы уберечь своего ягнёнка от острых волчьих зубов?

В ту пору де Роган был послом в Вене и часто наведывался, во дворец Шёнбрунн. Мария-Терезия сразу смекнула, что этот глуповатый любитель удовольствий может стать весьма полезным орудием как в её руках, так и в руках её посла в Париже, и к тому же в силу своего высокого положения и широких связей может получать самую разнообразную информацию. Он мог стать ценным другом и советником для её дочери. Советы, конечно, будет давать она сама, но получать их будет Мария-Антуанетта из уст человека, которого никто не осмелился бы презирать. И хотя на сегодняшний день она была лишь дофиной, в один прекрасный день могла стать королевой Франции, но для этого прежде всего нужно было уберечь её от любых нынешних опасностей. Обдумав всё, императрица послала за Роганом и приняла его с обезоруживающей сердечностью и лучезарными улыбками, что говорило о решимости забыть все его скандальные эскапады с придворными дамами. Да он и сам хотел забыть о своих подвигах.