Кино с президентом - Игорь Антошенко

мероприятий. Вероятность того, что именно в этом состоит цель первого этапа проводимой операции, очень высока. Есть сравнительная таблица с аргументацией, – Кельвин глазами указал на папку, лежащую перед Палмером, – но это чистой воды аналитика, без доказательств.

– Это уже кое-что, подробнее ознакомимся позже. А в трех словах?

– Ничего нового – Китай, Япония, Россия, – Кельвин буквально дал ответ в том виде, в каком просили.

– Значит, пока работаем по трем направлениям, – подытожил Кроуфорд.

– Полагаю, и остальным расслабляться не стоит, это ведь только предположение, хотя и с высокой степенью вероятности, – напомнил Кельвин.

– Думаю, вы правы. – Кроуфорд на мгновение задумался, и Кельвин решил воспользоваться моментом, лишив хитрюгу Петерсона спокойной жизни.

– Если бы была возможность отличать их фальшивку от реальной съемки… – задумчиво произнес он, беря паузу.

– То – что? – вернулся к разговору Кроуфорд.

– Возможно, такие «мультики» используются не впервые, пошерстили бы скандальные случаи с видео, глядишь, и нашли бы, откуда ноги растут.

– Неплохая мысль, Барлоу.

Кельвин краем глаза заметил, как на лбу Петерсона выступила испарина. Неожиданно к разговору подключился господин директор, решив блеснуть интеллектом.

– Русских можно исключить, – ошарашил он присутствующих, – холодная война позади, они повержены, их лучшие научные кадры работают у нас или в Европе; в своем нынешнем положении они не способны на какой либо прорыв.

«Выскочка, что ты вообще знаешь о русских», – подумал про себя Кельвин.

После службы в России Барлоу был уверен, что окончательно победить русских попросту невозможно. Согнуть, надломить, загнать в угол, из которого, казалось бы, нет выхода – да. Но лучше этого не делать, поскольку внутренние резервы этого народа раскрываются лишь тогда, когда другие уже сваливаются в пропасть безысходности. Это как с болевым порогом: у одного человека он низкий, и боль сразу парализует волю, другого можно рвать на куски, но он не теряет самообладания. Именно в безвыходных ситуациях у русских появляется энергия, позволяющая им буквально сметать все на своем пути. Но страшнее всего непредсказуемость, с которой они действуют в таких случаях, не щадя ни себя, ни врагов, оказываясь в итоге на ступень выше уровня, с которого началось их падение. Барлоу полагал, что их вообще следует ограждать от критических ситуаций, навязывая тем самым состояние застоя. Что касается крушения СССР, Кельвин был убежден, что это результат внутренних причин. Здесь он придерживался позиции одного забавного русского, фигурировавшего в их разработке под кодовым именем «марксист». Этот чудак, изучив марксизм, нашел в нем ключевую ошибку, а устранив, выстроил новую социально-экономическую теорию, опираясь на которую предсказал развал Союза. В итоге историческая практика подтвердила его выводы, и это обстоятельство значило для Барлоу куда больше, чем пустые утверждения о победе в холодной войне. Наиболее же наивным предположением в высказываниях директора была мысль об утечке мозгов. Конечно, если смотреть на проблему поверхностно, утверждение выглядело верным. Вне сомнения, определенный научный потенциал они потеряли. В погоне за материальным благополучием из страны выехала значительная часть облаченных учеными званиями специалистов, но, как правило, среди них не было тех, чьи идеи взрывают доминирующие научные представления. Это был своего рода балласт, паразитирующий на науке, с которым не жаль было расстаться. Они присваивали друг другу степени и звания, затирая и обкрадывая людей, действительно двигавших науку вперед. А вот эта наиболее дееспособная часть ученых, официально не признанных, осталась в стране. Пребывая в мире своих идей, они обладали столь мизерными материальными потребностями, что их сложно было оторвать от работы, не говоря уже о том, чтобы выманить из страны, которой, на данном этапе, их изыскания были абсолютно не нужны. Государство их попросту игнорировало. Но государство и Родина не одно и то же. В результате, недолюбливая, а порою ненавидя государство, они хранили преданность Родине. Это и был тот скрытый научный потенциал, способный, в случае необходимости, дать мгновенную отдачу. Не принимать его в расчет было более чем наивно. Кельвин достоверно знал, что российские спецслужбы время от времени выуживали из него необходимых для дела специалистов.

Барлоу потерял интерес к совещанию: полезная для аналитики информация была озвучена, сейчас важнее было пообщаться с нужными людьми из научно-технического директората и компьютерщиками телеканала. Наконец совещание закончилось. Они с Палмером направлялись к выходу, когда его окликнул Стивен Кроуфорд, беседовавший с Петерсоном.

– Кельвин, сейчас у меня пара неотложных дел, через полчаса жду у себя, есть разговор.

Все это прозвучало как распоряжение, не терпящее возражений. Хотя Барлоу и не был подчиненным Кроуфорда, он осознал: намеченные дела пока придется отложить, Стивен никогда не дергает людей по пустякам. Кивнув в ответ, Кельвин развел руками, давая Палмеру понять, что некоторое время будет отсутствовать. Роберту, естественно, не понравилось, что Барлоу вызвали на аудиенцию, минуя его, но перечить Кроуфорду было себе дороже.

Глава 4

Неожиданное предложение

В приемную Кельвин вошел за пару минут до назначенного времени. Его встретил крепко сложенный мужчина среднего роста, с уже обозначившейся проседью в волосах.

– Кельвин Барлоу? – спросил он, скорее, для формы, поскольку по поведению было понятно: знает посетителя в лицо.

Кельвин, имея великолепную память, был уверен, что никогда прежде не встречал этого человека.

– Мы знакомы? – Барлоу сделал вид, что пытается вспомнить собеседника.

– Нет. И вы это прекрасно знаете, не правда ли? – дружелюбно ответил незнакомец. – Проходите, шеф уже ждет.

«Человечек-то не простой, умеет Стив подбирать людей», – подумал Кельвин, переступая порог кабинета.

– Вижу, познакомились, – лукаво улыбаясь, Кроуфорд жестом предложил Кельвину кресло напротив.

– У меня такое чувство, что он знает меня давно.

– Еще бы! Никол частенько прикрывал тебя у русских.

Кельвин на какое-то мгновение впал в оцепенение. В работе с «наружкой» КГБ его считали одним из лучших. Даже в бурлящей толпе он без особого труда вычислял приставленные к нему «ноги», используя порой одному ему ведомые психологические приемы. А уж в вопросе «оторваться от хвоста» ему и вовсе не было равных, поскольку он всегда придумывал новый остроумный ход.

– Не может быть, – Барлоу до сих пор не верилось, что он ни разу не срисовал неоднократно сопровождавший его объект.

– Может, может. Да ты не расстраивайся, у каждого своя работа: кто-то должен думать и действовать, а кто-то делать так, чтобы ему не мешали.

Кельвин знал о манере Кроуфорда начинать серьезную беседу с разговора на отвлеченную тему – таким образом Стив располагал к себе собеседника, снимая с него излишнее напряжение. Но между ними, по крайней мере, так полагал Барлоу, такие реверансы были ни к чему.

– Знаю, что на совещание прибыл с самолета и времени, чтобы