Месть смотрящего - Евгений Сухов

Платон почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Секунду он пытался еще противостоять отвратительному ощущению, а потом на землю пролилась ядовитая густая зеленоватая желчь.

Старец повернулся к Платону и невинно поинтересовался:

– Неужели я зря старался? Тебе не понравилось?

Слова старика вызвали у Платона новый приступ тошноты.

– Какая жалость! Не думал, что это может так на тебя подействовать.

Глаза старика от невинного вопроса сделались круглыми – ни дать ни взять всего лишь несмышленый младенец, который даже не подозревает о совершенной шалости.

Тигрица ударом лапы распотрошила третьего и четвертого пленников, потом, шумно втянув в себя воздух, медленно отошла.

– На месте каждого из них мог оказаться ты! – безрадостно подытожил монгол. – Я знаю эту семейку тигров-людоедов, они не оставляют в живых никого. Они не уйдут отсюда до тех пор, пока не обглодают все кости. Мы всякий раз прибегаем к их услугам, когда ловим в наших краях вора. Может быть, поэтому среди нашего народа почти нет краж. Все боятся тигриных челюстей. Ха-ха-xa!

– Ты плохо шутишь, старик, – похолодел Платон.

– Как умею. Только тебя мы уже выслеживаем давно. Ты уже не первый раз приезжаешь к нам и воруешь женщин.

– Прости, это было в последний раз, – продолжал хрипеть Платон.

Старик негромко расхохотался.

– Конечно же, это было в последний раз. Ты умрешь… Все твои путники умерли почти мгновенно, но ты этого не достоин, для тебя же мы приготовили другую смерть. Прежде чем умереть, ты оседлаешь нашего жеребца – с его седла хорошо просматривается смерть. Жизнь из тебя будет уходить по каплям, и, прежде чем отправиться в лучший мир, ты изрядно еще помучаешься.

Истинный смысл слов об уходящем бытии Платон понял несколько часов спустя, оказавшись верхом на раскаленном металле, но в те минуты он даже не мог предположить, насколько точно они выражают суть.

* * *

Платон очнулся от прикосновения. Над ним стоял молодой, лет двадцати пяти, высокий человек. Он колодезным журавлем согнулся над его беспомощным телом и улыбался в самое лицо.

Что за дела!

Повертев головой, он удивился еще больше, – насколько он мог судить, то сейчас находился в небольшой избе, в которой совсем по-домашнему потрескивала лучина, наполняя пространство жженой смолой, отчего становилось необыкновенно уютно на душе.

Нет ни старика с посохом, ни вежливого ламы-палача, ни учтивых монголов, подбрасывающих в костер сухой хворост, в прошлом оставался горячий конь с дымящимися ноздрями. И если бы не огромные язвы на теле, то он мог бы подумать, что все это ему пригрезилось.

– Очнулся?

– Да.

– Это хорошо. Второй день без движения лежишь. Я тебя отварами поил. Помогло, – протянул он удовлетворенно.

– Как я сюда… попал?

– Я тебя нашел в ста метрах от железного коня.

– Вот как?

А ему-то казалось, что он отползал от истукана, который должен был стать его плахой, целую вечность, а продвинулся-то – всего ничего! Да-а!

– Не горюй, скоро выздоровеешь! Я тебя мумие обмазал, в твоем положении лучшего лекарства на всем белом свете не отыскать. Хотя им в этих местах лечат все – простуду, бесплодие и даже грыжу, – улыбнулся хозяин одними губами.

– Почему?

– Почему не умер? Потому что по чистой случайности я рядом оказался в этих местах, – бесхитростно отвечал незнакомец. – Полежал бы ты еще час-другой, и тогда тело гноем бы изошло и уже не спасти. В общем, судьба!

В избе продолжалось веселое потрескивание сучьев, через щель закрытой створки пробивался отблеск огня, и душа Платона наполнялась все большим покоем.

– Почему… монголы не убили меня?

– Ах вот что. Понимаю. Ты, наверное, вор, а то еще что похуже! Таких людей в этих местах не очень-то привечают. А если поймают, так привязывают их или к хвостам лошадей да гонят через камни, а то разрывают березами, других оставляют привязанными на тигриной тропе… Знаешь ли, есть у них такой обычай. Иных, особо отличившихся, сажают они на раскаленного жеребца. Видать, ты именно из таковых! Я немного знаю этих инородцев, как-никак четвертый год брожу по здешним горам. А почему они тебя не убили? Так это не из жалости! Просто потому, что посчитали тебя святым.

– Как это? – Платон выглядел почти обескураженным.

– А вот так, милейший! Где же это видано, чтобы человека привязали к раскаленной печи, а он потом еще и живым остался? Не удивлюсь, если они тебе после всего этого еще и кланялись.

– Было и это, – едва улыбнулся Платон и почувствовал, как спекшиеся губы треснули, брызнув на подбородок солоноватым кровавым соком. Парень ему определенно нравился, и даже не только потому, что тот оказался его спасителем. – Как тебя звать?

– Егор… Нестеренко.

– Егор, значит. А меня Платон. Должник я твой. А я из тех людей, которые про долги не забывают. Даже если в могиле буду… крикнешь меня, Егор, так я землю руками разбросаю и к тебе на божий свет выползу… И в беде не оставлю.

– Что дальше думаешь делать, Платон? – Егор положил влажную тряпку на обожженное бедро, и Платон мгновенно почувствовал, как саднящая боль ушла, уступив место благодати и успокоенности.

– Обет я себе дал: если в живых останусь, в священники подамся. Богу служить буду.

Егор мягко улыбнулся:

– Значит, теперь будет кому с меня грехи снимать.

Неожиданное откровение Платон закончил свой рассказ. Варяг, глядя на него, потрясенный, молчал. Наконец он выдавил:

– Так, значит, ты с Егором Сергеевичем был… – и не закончил.

Платон выпроводил племянницу из горенки и присел к гостю поближе. Помолчав, он со значением произнес.

– А ты, стало быть, Владислав… Варяг! – Платон глядел на него с нескрываемым интересом и почтением. – Про меня-то Егор тебе не сказывал? Нет?.. А он ведь у меня часто бывает. Мы с ним с той поры, как он меня спас, лет тридцать не виделись. А потом вдруг случайно встретились – знаешь где?

Владислав помрачнел:

– Где же?

– В Перми! Я там в конце пятидесятых служил в одной церквушке. Он зашел поглядеть на иконостас – и мы с ним нос к носу столкнулись. Сразу узнали друг друга. Адресок он мне свой московский оставил. А потом, как я здесь осел, стал часто гостевать. С тех пор регулярно видимся.

– Как часто, отец?

– Не скажу что каждый год, но раз в два-три лета непременно сюда наезжает. Мы тут с ним на охоту ходим, по грибы. Он любит лес. Говорит, тут его размаривает… Отдыхает душой. – Платон усмехнулся в бороду и перекрестился. – Не мудрено, парень, что ты обо мне не слыхал. Он же об этих своих выездах сюда ни единой душе не говорит – даже дочке, Викуше. Это наша с ним тайна! Да… Ну а сейчас-то как он там? Викуша как? И почто мне заранее не сообщил, что ты придешь? Почему от Муллы весточка пришла, а от Егора – нет?